- Странно. - Старейший пожал плечами. - А на рынке говорят, что рабы. Вчера Титий возил рыбу на рынок - там только об этом и болтают. Даже, рассказывают, какой-то посланец от них прибыл, подбивает рабов бежать в Паралузию.
Чаша в руках Крона дрогнула. Вот оно. То же самое он слышал вчера вечером - заработал-таки кулон Осики Асилонского, - когда один из штатных фискалов докладывал Кикене о происшествиях за день. Чтобы скрыть волнение, Крон снова отхлебнул из чаши.
- И что же еще болтают на рынке? - спросил он.
- Говорят, древорубы наголову разбили над-смотрный легион и теперь идут на Пат, - все так же равнодушно сказал Старейший.
«А вот это уже ложь, - успокоился Крон. - Битвы еще не было. Да и будет ли?… Кто из древорубов мог успеть добраться до Пата? Гонцу из Паралузии скакать три дня во весь опор… И потом, не станут древорубы обращаться за помощью к рабам - как-никак, а они все-таки вольные. Скорее всего, кто-то из местных рабов мутит воду…»
Он отмахнулся от этих мыслей и взялся за рыбу. - Как у вас с уловами в последнее время? - спросил он, чтобы переменить тему.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Безветренный и жаркий вечер не предвещал никакой перемены погоды, и поэтому дождь, хлынувший среди ночи, оказался неожиданностью. Без грозы - ветра, грома и молний - он упал на землю с ночного душного неба тугим тяжелым потоком и разбудил сенатора. Крон открыл глаза и долгое время лежал на топчане, слушая равномерный рокот обильного дождя и ощущая, как спертая духота террасы сменяется свежим и прохладным воздухом. Затем рывком встал с ложа и подошел к балюстраде.
Стояла кромешная тьма, необычная для человеческого глаза, привыкшего на Земле даже ночной дождь видеть в свете огней города. Крон оперся руками о перила и с жадностью принялся вдыхать сырой прохладный воздух. По обнаженному телу били невидимые брызги капель, отскакивающие от колонн, карнизов и балюстрады, и его нарастающей волной охватывало радостное возбуждение. Пат, с его проблемами и делами, казался далеким и нереальным; напускная сенаторская спесь, с таким трудом приобретенная, паром выходила вместе с выдыхаемым воздухом, лопалась, как непрочный панцирь, таяла, размываясь брызгами дождя, очищая тело и душу. И все сильнее пробуждалось в сенаторе мальчишеское желание выпрыгнуть в этот дождь и бежать под хлыщущей дробью капель.
И Крон решился. Снял с руки браслет, нащупал нужный сегмент и, поднеся его к глазам, впрыснул в них нокталопин. От слабой рези он рефлекторно зажмурился, но пересилил себя и стал интенсивно моргать, размывая препарат по глазным яблокам. Вначале смутно, но затем, по мере застывания нокталопина тонкой пленкой на роговице, сквозь пелену сплошного, отвесно падающего дождя стали проступать силуэты деревьев. Не дожидаясь полного прояснения видимости, Крон застегнул на руке браслет и перепрыгнул через перила.
Это было прекрасно. Как возвращение в детство. Дождь бил упругими тяжелыми жгутами, водопадом обрушивался на плечи, стараясь вжать в землю, сбить с ног. С давно забытым наслаждением он бежал по траве, точнее - по потокам воды, сбегающим с холма, пригибаясь под ветками, с трудом удерживая равновесие на скользкой почве, и, кажется, смеялся от удовольствия. Выбежав за живую изгородь парка, он на мгновенье остановился, бросил взгляд в сторону города, скрытого сплошной стеной дождя, и побежал дальше вокруг холма.
Только где-то через час, изрядно устав, сбив дыхание и продрогнув, Крон повернул назад. Он уже пробирался через парк с другой стороны виллы, как вдруг в глаза ударил яркий слепящий свет. Кто-то на вилле жег огонь, и его пламя, усиленное пленкой нокталопина, резало глаза. Стараясь не смотреть в его сторону, прикрываясь рукой, Крон подобрался поближе и остановился за ближайшим деревом. Затем вынул из-под век затвердевшие пленки нокталопина и бросил в траву. Что их кто-то найдет, он не беспокоился - к утру они должны были растаять.
Темнота обрушилась на него, но затем зрение адаптировалось, и он увидел горящий факел, вставленный в стену под карнизом, и рабыню Калецию, пытающуюся навесить ставень на окно его спальни. Очевидно, она была здесь уже давно: холщовая хи-торна, ночная женская рубаха-балахон, завязываемая узлом на плече, промокла насквозь, облепив тело, а она все пыталась, царапая ставнем по стене, зацепить его за крюк.
Крон подошел ближе.
- Не надо, - сказал он.
Рабыня ойкнула, с шумом уронила ставень и испуганно прижалась к стене.
- Не надо закрывать окно, - успокаивающе повторил Крон, видя, что Калецию от испуга бьет озноб. - Отнеси ставень на место, а мне принеси в спальню купальную простыню.
Калеция быстро кивнула, подхватила ставень и убежала в темноту. «Вот так, - подумал Крон. - Пора возвращаться в этот мир». Он оглянулся, не видит ли кто, и забрался в спальню через окно. В темноте нашел кресало, высек искру и зажег светильник. Вошла Калеция. Он забрал у нее простыню и принялся вытирать голову.
- Иди, - бросил он через плечо.
Хорошо вытер голову, до красноты растер тело и тут почувствовал, что рабыня еще здесь.
- Что тебе? - недовольно повернулся он. Калеция стояла на том же месте, с хиторны у ног
набежала целая лужа, грудь, облепленная мокрой тканью, учащенно вздымалась, по лицу стекали то ли слезы, то ли дождевые капли.
- Мой господин… - Голос у нее срывался.
- Ну?
- Мой господин, вы не знаете, что с Атраном? Калеция двинулась к нему, как сомнамбула.
- Мой господин, вы так добры… Если его поймают, сделайте так, чтобы он был жив. Чтобы его не убили. Мой господин…
Она подошла к нему почти вплотную и вдруг рванула рукой узел хиторны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44