Джон спал, не подозревая, что в соседней комнате решается его судьба. Уильям Франклин с основательностью бывшего фермера, а ныне преуспевающего торговца толковал что-то жене. Жена его, успевшая за долгие годы супружества обзавестись дюжиной детей, безропотно слушала мужа.
Итак, не говорил, а размышлял вслух Уильям Франклин, итак, сыновья выходят в люди, будущее их обеспечено. Старший, Томас, занимается коммерцией и, унаследовав отцовскую сметку, пойдет дальше. Уиллингам учится не где-нибудь – в Оксфорде, и они еще увидят на нем адвокатскую мантию. Третий, Джеймс, поступит, должно быть, на службу в Ост-Индскую компанию, в большую разживу выйти может. Э, что там и толковать – все людьми будут. А младший… Ну, чем плох парень? Вот только эта дурацкая мечтательность. С малых лет видать человека – не быть Джону оборотистым и смекалистым, как отец, как старшие братья. И, выкурив сигару, Уильям Франклин решил: отдадим-ка нашего фантазера в школу, а там уж как господь бог рассудит.
То была грамматическая школа. Не в Спилсби, нет – неподалеку от курортного городка, на берегу залива Салтфлит. И не отцовские назидания, не зубрежки определили судьбу Джона.
Майским днем пришел он с приятелем к морю. Небо было чистое, волны свежо блистали. Рыбацкий парус четко белел вдали. У ног Джона шипела вода, оставляя на камнях пузырчатую радужную пену.
Тихий и важный, словно познав великую тайну, сидел Джон в классе, мечтая о сверкающем море. Улучив время, приходил на свидания с ним, часами созерцал переменчивый, как жизнь, простор. И уже догадывался, что вручит морю свою судьбу.
Однажды Джон заикнулся: не худо бы попытать счастье на службе. Отец замахал руками: и думать не смей! Что за бредни? Как девять английских отцов из десяти, Уильям Франклин был решительно против морской карьеры. Однако сын, как девять английских подростков из десяти, не только «смел», но ни о чем другом и думать не хотел.
Минул год. Джону исполнилось четырнадцать. Парень стоял на своем. Родитель наконец сдался.
«Поглядим, – сказал он, поджимая губы, – что-то запоет наш милый Джон, хлебнув этой соленой каторги».
Джон «хлебнул» на каботажном судне. Воротившись, он прошел мимо балагана мистера Уэлса, хотя теперь в его кармане был уже не один боб.
Несколько дней спустя старший брат Томас повез Джона в Лондон. Томасу чертовски было жаль убивать время на сумасброда. К тому же уже по-осеннему разненастилось. Но – приказ отца!..
Багаж пихнули в плетеную корзину на задке высокой почтовой кареты. Возница длинно прогудел в рожок, карета покатилась, разбрызгивая грязь и увозя Джона из страны детства.
Лондон, вопреки ожиданиям, не оглушил его. Был поздний час. На улицах тускло горели масляные фонари. Ночные сторожа погромыхивали трещотками и возвещали, какая на дворе погода, словно обыватели сами не слышали шума дождя и воя ветра.
Братья расположились в дешевой гостинице и тотчас уснули, разбитые дорогой. А утром Томас не обнаружил в номере младшего братца: Джон, презрев ненастье, отправился на прогулку.
Было уже людно. Торговки сиплыми голосами предлагали горячие пирожки и грог. Посреди мостовой шагали рослые солдаты в красных мундирах и белых штанах. Из игорных домов, одурев от форо и баккара, разъезжались бледные картежники. Семенили заморыши трубочисты, мальчуганы лет десяти – двенадцати. Дюжие полицейские хмуро поглядывали на толпу, опираясь на длинные палки.
Но вот наконец и старинный Лондонский мост. Вниз по течению тяжелой, темной реки означались бессчетные паруса и мачты. Джон замер: сколько же здесь кораблей?! Где-то там, в лабиринте торговых и военных судов, «Полифем», корабль его величества! «Полифем»… О, это уже настоящая военно-морская служба.
Весной 1801 года почтовая карета, та самая, что отвезла Джона в мир, полный тревоги, доставила в дремотный Спилсби очередной и не очень тучный мешок с почтой. В доме, увитом сохлым плющом, отец Франклин, вздев очки, торжественно прочитал чадам и домочадцам первое письмо младшего сына.
– «На королевской военной службе, – произнес Франклин-отец и многозначительно поднял палец. – На королевской военной службе, – повторил он, дабы слушатели осознали важность этих слов, и продолжал: – „Полифем“. Ярмут. Одиннадцатого марта тысяча восемьсот первого года. Дорогие родители! Я пользуюсь возможностью сообщить вам, что нам приказано следовать в Балтику, и мы отправимся на этой неделе. Многие думают, что мы идем в Гельсинер и попытаемся взять крепость, другие же полагают, что нам это не удастся. Я думаю, неприятель отступит, увидев наше могущество…» Что же это? – растерялся отец. – А? – Голос его задрожал. – Значит, малыш плывет под ядра датчан?
Мать и сестры всхлипнули.
– Он сам этого хотел, – деревянно брякнул Томас, закуривая сигару.
Все укоризненно глянули на него. Франклин-отец поднялся и сердито зашаркал в кабинет.
«Наш Джон плывет под ядра датчан», – сокрушалось семейство Франклинов, а в эти дни эскадра адмирала Паркера вспенивала Скагеррак и Каттегат, надвигаясь на притихший Копенгаген.
Старик Паркер боязливо думал о схватке с датчанами. В сущности, на эскадре начальствовал не он, а решительный одноглазый Нельсон.
В те времена политические обстоятельства на континенте были столь же переменчивы, как осенняя погода на Балтике, и столь же путаны, как фарватеры у датских берегов. Но одно было ясно: наполеоновская Франция и купеческая Англия никак не могут ужиться.
Дания заперла для британцев балтийскую морскую дорогу. Английское правительство решило силою отворить ворота в Балтику, и вот эскадра Паркера шла на Копенгаген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56