минуло несколько трудных, изматывающих душу и тело походных будней, и Василий Васильевич избавился от лихорадки. У него было такое ощущение, словно он сбросил ее с плеч. И тогда же среди банановых зарослей он рассмотрел красивые домики с двускатными крышами – селение мангбету. Неподалеку, значит, Уэле.
Но тут, среди густых лесов, перемежавшихся травянистыми равнинами, настигли Юнкера двое гонцов. Первый был добрым вестником. Его прислал старый знакомец – Ндорума. На голове у гонца покоился объемистый сверток, зашитый в обезьянью шкуру. Почта из России! Восемь месяцев, долгих, как восемь лет, дожидался он известий с родины. И вот дождался!
Темное лицо другого гонца было непроницаемым и важным. Он наклонил голову, украшенную повязкой из тонких черных шнуров, падавших на лоб и сходившихся на затылке двумя обручами, наклонил голову и сложил к ногам Юнкера два куриных крыла.
Проводники попятились. Куриные крылья означали, что чужеземцу грозит смерть на берегу реки Уэле.
10
Занзибарца повесили.
– Так будет с каждым, кто посмеет напасть на белого человека. – И Стэнли пошел к берегу, его ждала под парами яхта «Ройял».
В Виви оставался майор Либерехтс: артиллерист королевской службы управится с конголезцами, нанятыми для землекопных работ. Правда, главноуправляющий хотел послать майора в деревню Матади, но после убийства лейтенанта Гилла пришлось оставить Либерехтса в Виви.
Бедняга Гилл, плохо кончились твои шуточки. А ведь как ты умел потешить своих товарищей. Уморительно корчился чернокожий, получив щепоть перцу вместо нюхательного табака. Да… А теперь занзибарец на дереве, Гилл же зарыт в земле.
Кто бы мог подумать? Разобиженный дикарь на виду у всех саданул лейтенанта ножом в сердце…
Впрочем, мертвых не воротишь, как прожитый день. Главноуправляющего одолевают иные заботы. Виви – лишь один из многих укрепленных пунктов на берегах Конго. Есть еще Леопольдвиль, Исангила, есть и другие. И он, Стэнли, должен поспевать всюду. Он должен командовать, писать в Брюссель, принимать новые партии грузов, улаживать споры, ругаться с пароходными механиками… А тут еще надо приступать к вырубке леса. Сперва в обход порогов на несколько сот миль пройдет трасса. Без железной дороги нечего и думать о больших, по-настоящему прибыльных перевозках.
Проложить дорогу. Пробить сквозь тропические леса, где дышится так, будто тебя посадили в аквариум. Каждую милю дороги отметит крест над могилой какого-нибудь Джона или Петера, служащего компании. А могил конголезцев не будет: черных мертвецов уберут четвероногие хищники. Но пока еще нет этих конголезцев. Вернее, есть – живут в своих деревнях, охотятся, рыбачат, ковыряют землю. У них крепкие мускулы, и – надо быть справедливым – они быстро смекают, как действовать шанцевым инструментом.
Мистер Стэнли снует по деревням. Он предлагает вождям подписать новые договоры: столько-то человек будут работать там-то и столько-то времени. О вожди, твердит мистер Стэнли, я ваш друг, я, Буля Матади, обращаюсь к вам за помощью. Посмотрите на ваших сильных мужчин. Соберите человек сто, двести, триста. Пусть они выйдут на работы. Вы посылаете своих мужчин в Бома, и там они с трудом сбывают рыбу, шкуры, пальмовое масло. А я предлагаю вам продать их сильные руки. Вот вам платки, бусы, материя, браслеты. Разве они не стоят сильных рук, которые ведь останутся при ваших мужчинах?
И вожди, поколебавшись, «подписывали» клочки бумаги с типографским текстом. Конголезцы уходили в леса, они шли на войну с лесами, они шли навстречу своей погибели в лесах. И дорога, необходимая акционерам из Брюсселя, Парижа и Лондона, дорога, где спустя несколько лет сипло протрубит паровоз, эта дорога на берегу Конго начала строиться.
А мистер Стэнли, главноуправляющий, отписывал в Европу: «Я и мои товарищи питаем твердую уверенность, что как бы нас ни поносили люди, движимые завистью, злобой или ревностью, но если бы мы предстали перед строжайшим судилищем, то никакому прокурору не удалось бы выведать на наш счет ничего, кроме самого искреннего самопожертвования. Мы не думаем о наградах. Ничто не может сравняться с тем чувством душевного удовлетворения, которое человек ощущает, когда может сказать: «Я обещал вам честно и добросовестно исполнить такое-то дело, положив на него все свои силы и способности, и вот, с помощью божией, оно исполнено. Посмотрите и скажите, хорошо ли оно сделано?» И если тот, кто задавал задачу, чистосердечно ответит: «Да, это сделано вполне хорошо и добросовестно», то выше этой награды не может быть на свете».
И, заканчивая письмо, осведомлялся: перечислена ли на его имя в Английский банк очередная сумма фунтов стерлингов?
11
Куриные крылья бросил к ногам Юнкера молчаливый посланец вождя Мамбанге. То было честное предупреждение: если чужеземец переступит границу, его настигнет смерть.
Василий Васильевич угрюмо потупился. Крылышки какой-то худенькой, невзрачной, блошливой курочки-рябы, одной из тех, что бродят по африканским деревушкам вместе с рыжими узкомордыми собачонками. Мирная курочка-ряба… и вот на тебе – вещает беду. И это теперь, когда он вышел к долгожданной Уэле.
Уэле широка и спокойна. Рыба всплескивает, тени облаков плывут, ветви никнут к самой воде. Ни один географ в мире еще не знает, что Уэле – правый приток Конго. Исследовать Уэле, положить на карту – об этом думал Василий Васильевич. И вот нежданно-негаданно наткнулся на нежелание вождя Мамбанге видеть пришельца… Василий Васильевич вздрогнул и прислушался. Низкий протяжный вой доносился из-за поворота реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15