Мы шли, прислушиваясь.– А где же все это происходило? – вслух соображала я. – Не на земле и не на небе, говорит Зарубин.– Значит, под землей. В метро, говорят. Здо́рово все это! Верно?Мы долго шли в темноте молча, задумавшись. Потом Ромка сказал мне:– Не ожидал я тебя в Москве застать. Ты что же это, улепетнула?– Улепетнула.– Молодец! Хотя, конечно, тут сейчас рискованно быть… – Он помолчал. А я в это время споткнулась в темноте и чуть не упала. – Ну, давай я тебя под руку возьму. Знаю, знаю, что ты этого не любишь. Хоть пора было бы уже глупости эти еще в шестом классе оставить.– Давай лучше я тебя возьму, – предложила я.Он отставил руку бубликом, и я оперлась на нее.– Ты обо мне хоть когда-нибудь вспомнила, Сима? – спросил неожиданно Ромка.– Сколько раз!– Ну, и на том спасибо… Слушай, Сима… – Он понизил голос. – Можно мне тебе сказать одну вещь, но дай слово, что это абсолютно никому… Тебе можно доверить?– Ну, если не доверяешь, можешь не говорить.– Ну, это я так. Я верю. Иначе бы я не начинал… Я в особой группе. Я уже давно вернулся с укреплений. Мы тут живем под Москвой. И обучаемся… Ну, словом, подробности я тебе не могу говорить. Даже тебе. Могу только сказать, что я теперь радиотехнику знаешь как освоил!– Кто там? Кто там гуляет? – раздался голос патрульного возле нашего дома. – Идите домой, граждане. Время подходит. Конец хождению по городу. Это там кто?– Герой Советского Союза Роман Каштан и заслуженный деятель искусства, науки и мануфактуры Крупицына Серафима! – громко отвечал неисправимый Ромка. Глава 24Судьба Игоря Малинина Я проснулась на другое утро от тяжелого грохота орудий. «Неужели тревога? – подумала я. – Так рано?..» А мне хотелось в этот день полежать подольше в постели. Был праздник Седьмого ноября, день Октябрьской революции. В комнате было холодно, дом не топили. Я лежала, вспоминая, как хорошо мы проводили в прежнее время этот день.А за окном над Москвой гремели залпы. Но это не было похоже на яростно-торопливые такты зениток. Пушки били мерно, с ровными интервалами, как будто непреложно утверждали: «Быть тому!» И эхо залпов перекатывалось в улицах: «Быть-тому! Быть-тому!»В соседней комнате говорило радио. И наш жилец, майор Проторов, подбежал к моей двери и распахнул ее, крикнув мне: «Слушайте, Сима, слушайте! Парад на Красной площади. Понимаете, на Красной площади! Вот это здорово. Это Гитлеру оплеуха. Это на весь мир дело».И снова праздник стал праздником. И весь день я ходила как именинница.А вечером мне пришлось выступать в клубе зенитчиц. Он помещался глубоко под землей. И девушки-зенитчицы громко аплодировали мне. Все-таки ведь наша картина тоже напоминала о том, как гибельна для врага Москва, даже если враг дошел до нее.На фронте под Москвой наступило как будто короткое затишье. Враг медленно нажимал на дальние подступы к Москве и, видно, готовился к решающему прыжку на город. Это все понимали.В конце ноября утром ко мне пришел наш комендант Ружайкин.Меня сразу встревожил его приход. Уж не собирается ли, чего доброго, комендант эвакуировать меня силком?В руке Ружайкин держал желтый конверт треугольничком.– Вот какое дело, Сима, – озабоченно начал Ружайкин. – Малинина след объявился, из двенадцатой квартиры, Игушки этого самого. Вот на, прочти.Я схватила желтый конвертик из оберточной бумаги, вытащила из него исписанную крупными, неровными буквами разграфленную страничку, выдернутую, должно быть, из какой-то конторской книги, потому что сверху в графах стояло: «Количество поштучно», «Процент к общему количеству», «Итого»… И я прочла: «Коменданту домового правления дома 17.От Шубиной Арины Парфеновны.Пишет вам Шубина Арина Парфеновна. У меня находится ваш мальчик из дому № 17, квартира 12. Он был больной. Болел, похоже, тифом. Он был у одной молочницы в холодном сарае. Совсем пропадал. Есть такие еще люди – не имеют сожаления. И нет сознательности. Он отстал от поезда, когда эвакуировали. А я, конечно, его взяла, приютила, выходила. Фамилие его Малинин. Звать Игорь. Он из вашего дома. У него отец на фронте: командир. А я живу сейчас в Кореванове при музее, как моя квартира в Москве была разбомбленная. Средств у меня нет. Мальчик раздетый, разутый. Питание тоже слабое. Ему нужна поправка. Не знаю, куды мне с ним податься. Может, надо ему пропуск выправить в Москву. Окажите ваше сочувствие, чтобы дать помочь. К сему остаюсь Шубина».
– Что делать будем? Каково будет решение? – спросил Ружайкин.– Я сейчас же туда поеду, – объявила я. – Дайте мне справку из домоуправления, а майор Проторов мне через военкомат устроит пропуск. В эту зону без пропуска же нельзя, я знаю.– Ты смотри, Сима, сперва разузнай хорошенько, что в той местности делается, а то ненароком угодишь, как не надо… Или стой, я тебе провожатого сыщу какого… Как же ты так, одна… Стой!Но я помчалась хлопотать.Немалого труда стоило мне получить пропуск. Майор Проторов, сняв фуражку и держа ее двумя пальцами за козырек над головой, долго скреб мизинцем бритую макушку, прежде чем согласился со мной и пошел выправлять мне разрешение на выезд в зону Кореванова. Вручая мне пропуск, он посоветовал ехать сейчас же, не откладывая на завтра, и быть осторожнее, а главное, не задерживаться там…Ромка Каштан, узнав о моем намерении отправиться в Кореваново, нахмурился:– Слушай, Сима, это ты совершенно зря делаешь. Ты, верно, себе неясно представляешь, в каком положении Кореваново находится. Это очень близко от фронта. Тот берег канала… Вообще я бы не рисковал. Если б меня отпустили, я, конечно, проводил бы тебя, но мне и заикаться нельзя.Но я слышать ничего не хотела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107