Я быстро перелистала тетрадь. Мне не хотелось отвечать на эти вопросы сейчас же, при всех.«Можете ли вы пожертвовать собой?»«Если этого требует близкий человек или дело, то, конечно, да».«Думаю, что могу, если надо будет».«Для Родины, для любимых друзей всегда и всем, даже жизнью (для Родины)».Мне тоже захотелось написать здесь именно такой ответ, но тогда надо было бы отвечать уже на все вопросы, а их было очень много. Тетрадка спрашивала и о том, кого я больше всего люблю на свете, и о том, что мне нравится во владельце тетрадки, то есть в Тате, – эта страница целиком была заполнена всякими похвалами Тате: ум, красота, глаза, волосы, веселый нрав, хороший характер. Потом надо было еще написать, каков у меня характер (отвратительный!), что лучше – откровенность или скрытность (скрытность), чем увлекаюсь (еще не знаю), с кем я хочу дружить (с Татой), есть ли у меня враги (Ого! А Ромка?..), кто моя симпатия (нет еще), довольна ли я жизнью (своей – не совсем) и о чем я мечтаю (совершить какой-нибудь подвиг для людей и купить пуховый берет, как у Таты). – Я лучше потом напишу.– Нет, нет, надо сейчас! – закричали все.Тата пришла мне на помощь:– Она очень долго писать будет. Давайте лучше играть во что-нибудь или потанцуем.Тата села за пианино. Девочки танцевали друг с другом, мальчишки стояли, заложив руки назад, ладонями упираясь в стену, и презрительно глядели на танцующих.Ромка стал изображать учителей, очень ловко копируя математика:– А ну-ка, допустим, это выражение пусть попытается упростить нам, допустим, Крупицына Серафима.Это он, разумеется, нарочно выбрал меня, чтобы напомнить всем, как я накануне плавала по математике.Потом стали играть «в мнения». И конечно, первой выпало уходить в другую комнату мне.Я стояла в передней и слышала, как за закрытой дверью перешептываются, взвизгивают от восторга, сговариваясь и предвкушая.– Не надо, она еще обидится, – услышала я чей-то шепот.– Нечего тогда играть, если обидится…Опять перешептывание, хохот. Наконец меня позвали…Я вошла. Все сидели важно, составив полукругом стулья. Объявлял Ромка Каштан.– Ну-с, – сказал он, – пожалуйте сюда… Был я на балу, сидел на полу, ел халву, слышал про вас такую молву. Говорят, что вы похожи: первое – на «точка, точка, запятая, минус – рожица кривая». Это раз. Другие говорят, что вы похожи на… на неправильный глагол. Слышал я еще, что вы похожи неизвестно на кого, потому что сегодня сами на себя не похожи.«Это сам Ромка придумал», – решила я.– Некоторые уверяли, что вы похожи на осиное гнездо.«Нет, верно, это Ромка, – подумала я. – Ладно, дождусь и я своей очереди загадывать!»– Были там на балу и такие, что говорили, будто вы похожи на промокашку в кляксах. Потом еще на курочку рябу. На пустое решето. И на серо-буро-малиновое в крапинках.– Это ты, Ромка, сказал сам! – закричала я.– Нет, нет, не угадала! Иди еще раз!Все вскочили, захлопали в ладоши. Мне вдруг стало так обидно, что у меня даже как-то странно голос сел, когда я медленно сказала:– Если так, то, чур, не игра. Вы сговорились нарочно… Это стыдно с вашей стороны… так…Я хотела что-то еще добавить, но обида стянула мне губы.– Брось, Симка, на то игра!.. Шуток не понимаешь.– Это уже не шутки.Тата подбежала ко мне, схватила за руку, но я вырвала руку, резко повернулась и вышла в переднюю. Тата бросилась за мной:– Что ты, Симочка! Неужели ты обиделась?Но я уже ничего не могла сказать, я только боялась, как бы мне не зареветь, и, оттолкнув Тату, рванула цепочку на дверях, откинула крючок, выбежала на площадку лестницы и быстро спустилась на улицу. Дома у нас никого не было, наши ушли в гости. Я достала ключ, отперла комнату, послонялась немного из угла в угол, не зная, чем заняться, что делать с собой.Ну вот, я рассорилась со своими подругами. Так и надо! Оказалось, они все ко мне плохо относятся, нечего тогда и дружить с ними.Да, плохо, скучно и обидно прошел день моего рождения.Из зеркала смотрела на меня обиженная и нескладная девчонка в нарядном платье, с завитушками на висках, с большими бантами на тощих косичках. Пора было бы уж этой девчонке бросить обижаться на дразнилки. Я подошла к своей этажерке и сняла с нее большую заветную папку. В ней у меня были собраны вырезанные из газет и журналов портреты разных знаменитых девушек. Я их коллекционировала. У меня уже много накопилось – толстая папка. Тут были храбрые парашютистки и прославленные летчицы, знатные доярки и премированные бригадирши, известные киноартистки и учительницы, чемпионки-бегуньи и военные фельдшерицы. Я разложила вырезки на столе и долго смотрела на улыбающиеся лица знаменитых девушек. Вот и они ведь не все красавицы. Вот эта совсем курносая, а у этой вон какие маленькие глаза, а эта ужасно какая толстуха. А ничего, видно, счастливые, и жизнь у них славная, и портреты напечатаны в газетах, народ их уважает, и дома гордятся ими. Нет, красавиц среди них оказалось не так уж много.В открытое окно доносился шум вечерней улицы, громкие неторопливые шаги по тротуару; люди шли не спеша, прогуливаясь. И мне очень захотелось потолкаться среди прохожих, быть с людьми. Я накинула пальто, заперла дверь, положила ключ на условленное место и вышла на улицу.Вечер был совсем синий и теплый. Люди шли вниз, к Москве-реке, посмотреть на новый мост. И я пошла туда.Вчера еще здесь, перегораживая улицу, стояли глухие заборы. Почти год бил и сипел за ними паровой молот, жужжали электрические моторы. Оттуда выезжали, толча мокрую глину, грузовики; на них сидели люди в брезентовых спецовках. Ночами там горело так много ламп, что звезд не было видно над рекой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107