Не оглядываясь, я пригласил:— Ну что вы там хоронитесь на задворках? Заходите с парадного крыльца.Передо мной появились две школьницы. Коротенькая сказала:― Здравствуйте. Мы вас знаем.— Очень хорошо. А откуда вы меня знаете?Тут вдруг обе сметались — по-видимому, забыли, как меня величают.— Вы… этот… — пробормотала высокая. — Вы… Кондуит.Коротенькая сердито дёрнула её за юбку и поспешно поправила:— Лев Кондуит!А сколько раз уже приходилось мне при встречах где-нибудь в школе слышать:— Здравствуйте, Лев Швамбраныч!..Но однажды получилось и так. Мы с Сергеем Михалковым приехали в 22-й детский дом Москвы за Таганской площадью, чтобы принять шефство над ребятами. Мы немножко опоздали, и детей уже уложили на ночь. Однако директор детдома, симпатичная и радушная женщина, предложила нам пройти в одну из спален, где ребята постарше ещё не заснули.— Ну вот, мальчики, — с некоторой торжественностью объявила директор, вводя нас в комнату и зажигая свет. — Видите, писатели не обманули вас. Они приехали. Вы их, конечно, все хорошо знаете. Вот это кто? — Она показала на Михалкова. — Это Сергей… Ну?..— Михалков, — ответили из разных углов.— Правильно, — сказала директор. — А это? — Она указала на меня. — Это… Лев…— Толстой! — послышалось из-под нескольких приподнявшихся одеял.…Заканчиваю одну из читательских конференций в районной детской библиотеке.— Ну, про что же ещё вам написать, ребята? Поднимается, вытянув руку вверх, мрачноватый паренек:— Напишите про Робинзона Крузо.— Погоди, дорогой мой… Ведь это когда ещё книга написана! Зачем же ещё раз писать?— Ничего. Вы напишите сами ещё раз. А то у нас в библиотеке только один экземпляр, и нам на дом не дают.А после читательской конференции по трём моим книгам, когда я уже выходил из школы, какой-то мальчонка, всё время скромно следовавший за мной в некотором отдалении, вдруг, видно, решился, забежал вперёд, обернулся и, обмирая от уважения, спросил:— А это, значит, про чего мы обсуждали, вы все сами написали? Здорово! — Помолчал мечтательно, зажмурился, мотнул головой и добавил убеждённо: — Сейчас, как домой приедете, ещё про чего-нибудь напишете?.. Да?И было видно, что он ясно представляет себе: вот вернусь домой, сниму пальто и шляпу, сяду за стол, выну чистую бумагу, обмакну перо — и пошло!Вот бы правда так!После большого авторского утренника в Доме пионеров:— Лев Абрамович! А вам самому нравится, как вы пишете?Чистосердечно признаюсь, что не всегда нравится. Объясняю, что в стране, где так уважают книгу, где миллионы людей стали отличными читателями, хочется писать гораздо лучше!..Тогда меня вдруг начинают деликатно утешать:— Ну, уж не так совсем, Лев Абрамович… Другие есть, ещё хуже пишут…Но как-то в одной из школ я пережил действительно неприятные минуты. Предложил ребятам задавать мне вопросы, говорить откровенно, начистоту… И вдруг один мальчонка встаёт и обращается ко мне:— Лев Кассиль! А почему вы так плохо пишете?Тут я, признаться, растерялся…— Что же тебе, собственно, так не понравилось в моих писаниях?— А к нам одна лекторша приезжала, про вас делала доклад. И привезла ваши листочки — рукопись, что ли? Показывала, как вы пишете. Все перечёркано. Не разберешь ничего…Подходит к концу мой утренник в одной из крымских школ. Обо всём уже поговорили, собираюсь распрощаться.— Ну, больше никаких вопросов ко мне у вас нет?Голос из зала:— Какого года вы рождения?— Тысяча девятьсот пятого, — признаюсь я.И вдруг откуда-то из-под сцены, где я стою, выскакивает парнишка. Глаза у него полны бешеного любопытства. Кидается к самой рампе, в голосе восторженное предвкушение:— И вы помните Кровавое воскресенье?(Видно, только что проходил это в классе, на уроке истории.)Пришлось разочаровать его и отшутиться:— Нет, дорогой мой, я родился уже в понедельник…А как-то в одном из московских интернатов на литературном утреннике состоялся такой разговор после обсуждения книги «Улица младшего сына»:— Вы встречались сами с Володей Дубининым?Объясняю, что я узнал о героической жизни и подвигах Володи Дубинина уже после войны. Тотчас же в зале взлетает ладошка:— А Павлика Морозова вы видели?Рассказываю, что Павлик погиб ещё тогда, когда я не занимался литературной работой. И тут же замечаю, что в углу зала всё тянется вверх чья-то нетерпеливая рука. Делаю знак. Поднимается тугощекий мальчуган. Смотрит на меня с безграничным доверием:— Лев Кассиль… А вы были лично знакомы с Гаврошем?Но, пожалуй, самый большой эффект произвёл я, выступая в одном из кино близ завода имени Лихачёва. Дело было на каникулах. Меня попросили выступить перед началом сеанса. Я очень не люблю такие выступления: ребята пришли смотреть фильм и относятся к тебе, как к помехе, возникшей перед экраном. Но кому-то понадобилось поставить в ведомости о проведении детских каникул галочку в графе: «Выступление писателя». И я со скрипом душевным согласился.А накануне у меня стали ручные часы. И я отдал их поправить в мастерскую. Пока же пришлось надеть на руку запасные. По дороге на выступление я заехал в мастерскую и получил уже починенные часы, которые надел на свободную руку.Выступление проходило, как я и ждал, ужасно. Что я говорил, не слышно было даже мне самому. В переполненном зале занимались выяснением взаимоотношений между разными рядами, причём дело не ограничивалось одними лишь пререканиями… Я с тоской поглядел на часы, бывшие у меня на левой руке: сколько ещё для приличия надо постоять на эстраде?.. Мне казалось, что я торчу перед экраном не менее четверти часа. Но выходило по часам, что я начал лишь пять минут назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9