Где же найти новое помещение для подпольного предприятия и его руководителя? Вспомнили про дом Хашима.
Старик Хашим своим простым сердцем мусульманского крестьянина сразу понял Сосо и проникся глубоким уважением к нему. Однажды он сказал ему: «Я, самый маленький и в прошлом загнанный человек, тебя признал. Я хочу сказать о тебе нечто такое, что не все знают. Ты – афырхаца … (герой героев). Ты рожден громом и молнией. Ты ловок и мудр, у тебя великое сердце».
Старик-крестьянин и его сын приютили в своем доме типографию, а вместе с ней устроился на чердаке и Сосо. И вот, в деревню стали приходить женщины в длинных мусульманских чадрах. Приглядевшись ближе, можно было заметить, что у них какие-то странные, грубоватые манеры: то были товарищи, прятавшиеся под чадрами, чтобы безопасней проникать в импровизированную типографию.
Каждое утро выходил из своего дома Хашим, почтенный старик в чалме, с белой бородой: он нес в руках полную корзину овощей и фруктов. Но под фруктами у него были брошюры и прокламации. Хашим становился у заводских ворот, продавая свой товар. Он хорошо знал покупателей и, кому надо, завертывал покупку в прокламацию.
А между тем таинственная работа, шедшая в доме, стук машины – внушали соседним крестьянам мысль, что гость Хашима, Сосо, фабрикует фальшивые деньги.
Они не очень-то хорошо знали, как надо отнестись к подобному ремеслу, явно требующему большого умения, но и чертовски сомнительному. И вот однажды вечером они являются к Сосо и говорят: «Слушай, Сосо! Хороший ты человек и хорошее дело ты делаешь. И чувствуем мы, что нам, беднякам, наверное скоро помощь от тебя придет. Ты вот целые ночи работаешь, печатаешь, а результатов что-то не видно. Когда же, наконец, ты пустишь в ход свои деньги?»
– Я печатаю, – ответил Сосо, – не деньги, а прокламации, в которых пишу о том, как нам тяжело живется и как нужно исправить эту беду.
– Хорошо, Сосо! – заявили старики. – То дело, которое ты делаешь, для нас не чужое дело. Помогать тебе делать фальшивые деньги мы, пожалуй, не стали бы, потому что, кроме крайней нужды в деньгах, мы больше в них ничего не понимаем. А вот … здесь мы много понимаем и теперь каждый из нас будет тебе неплохим помощником. До сегодняшнего дня тебя прятал один Хашим – спасибо ему за это, а теперь мы будем прятать тебя с твоей работой, насколько хватит у нас сил и уменья.
Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху. Место действия прежнее – тот же сад Хашима, время – 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: «Смотри, это то, что помогало делать революцию».
Вернемся к апрелю 1902 года. Вот Сосо, куря папироску разговаривает с Канделаки. Сосо – это вон тот молодой худощавый брюнет в красном клетчатом шарфе, с черной бородкой романтического художника и черными, как смоль, волосами, «словно отброшенными назад ветром», «с маленькими усиками на продолговатом лице, смелый и веселый». Охранка давно скучала по нем, и вот сейчас шпики уже сидят под домом Дарахвелидзе, где происходит разговор, полиция уже оцепляет дом. Вот они. Попались! «Пустяки», – говорит Сосо, продолжая курить. Стук сапог и лязг оружия на лестнице, полицейские врываются в комнату, – и происходит то, что должно было произойти. Сосо арестован, его сажают в батумскую тюрьму и переводят в Кутаис (где он организует коллективный протест заключенных и добивается удовлетворения их требований).
Затем его ссылают в Сибирь, в Иркутскую губернию. Царское правительство, не умевшее и не желавшее экономически осваивать Сибирь, освоило ее политически, – устроило там целую сеть затерянных и затонувших в огромных пространствах каторжных тюрем.
В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся из далекой Азии на свой собственный счет.
Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.
Эсер Семен Верещак, яростный политический противник Демьян Бедный пишет об этом Верещаке:

Ему не нравится – ни сталинский нос,
Ни цвет сталинских волос,
Ни сталинский голос, – ни единая нотка, –
Ни сталинская походка …


, рассказывает, что в 1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. «Однажды в камере большевиков, – говорит он, – появился новичок. Мне таинственно сообщили: «Это – Коба». Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. «Среди руководителей собраний и кружков выделялся Коба и как марксист … Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим». Верещак описывает этого молодого человека «в синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой». Он налаживал большие «организованные дискуссии», решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во время одной из таких дискуссий – по аграрному вопросу – Серго Орджоникидзе обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83