После перехода к этой политике (1922), когда большевиками, как мы видим, было сделано немало уступок, положение восстановилось по следующим основным линиям. Государственные железные дороги (63 000 километров рельсового пути, 800 000 рабочих и служащих) уже достигли трети довоенного грузооборота. В деревне 95 % пахотной земли, по закону принадлежавшей государству, находилось в хозяйственном пользовании (т. е., в сущности говоря, – несмотря на установленные сроки и некоторые повинности, – «во владении») крестьян, обложенных натуральным продовольственным налогом. Урожай к тому времени достиг трех четвертей довоенного, и крестьяне сдали триста миллионов пудов продналога. Все промышленные предприятия принадлежали государству, но из их числа государство оставило в своих руках лишь 4000 (правда, с миллионом рабочих), а другие 4000 предприятий (мелких, с общим числом рабочих в 80 000 человек) были сданы в аренду. В области внутренней торговли формировался и развивался частный капитал. На его долю приходилось 80 % всего оборота внутренней торговли. Внешняя торговля осталась монополией государства и давала четверть довоенного ввоза и одну двадцатую довоенного вывоза.
Рынок был восстановлен, но сдвиг вправо осложнял политическое положение рабочего государства. Наряду с «социалистическим укладом» возникал теперь (особенно в деревне) и новый «капиталистический уклад». Надо было серьезно защищаться.
В намечавшейся борьбе орудием в руках пролетариата являлись важнейшие производительные силы страны. На рынке государство одновременно было самым мощным собственником, покупателем и продавцом, кроме того в руках пролетариата была политическая власть (и прежде всего – налоговый аппарат, который представлял собою очень важное орудие в борьбе между государственной промышленностью и частной). На стороне буржуазии – умение, навыки и связи с иностранным капиталом. (Доклад на IV конгрессе Коминтерна).
Начинался поединок совершенно исключительного значения, – поединок, связанный с неисчислимыми последствиями социального и морального порядка. В аграрной России и для той, и для другой стороны основной целью было завоевание крестьянского рынка. Крестьянство, беднейшая, эксплуатируемая часть которого помогала развитию революции, в то время относилось к революционерам недоверчиво: землю они отдали крестьянам, но хлеб брали себе. Русский крестьянин, практичный, но близорукий, уже выказывал признаки серьезного сопротивления. В деле смычки с деревней нэп сыграл огромную роль: он открыл до известной степени дорогу частной инициативе и частным интересам, введя новый порядок, не имевший ничего общего с прежними грубыми реквизициями, вся тяжесть которых ложилась на деревню.
Большевики, – люди, о которых меньше всего можно сказать, что они не видят будущего, – отлично понимали, что вся судьба социалистического государства зависела от производственно-экономических отношений между городом и деревней (ведь и сама-то революция могла осуществиться только потому что крестьянство в целом приняло ее, – частично поддерживая, а частично сохраняя нейтралитет). Но, открыто и ясно провозглашая это и даже намечая некоторые вехи великого и необходимого союза, новые хозяева временно откладывали большие планы тяжелой промышленности, электрификации и т. д., а также задачи планомерной организации хозяйства и великих государственных работ. Необходимо было укрепить революцию, а для этого пройти через период скромных планов, произвести насущный ремонт, подготовить пути. По мере возможности охватывали деревню кооперативной сетью и открыто заявляли, что страна находится на дороге от капитализма к социализму, хотя и «несравненно ближе к отправной точке, чем к цели».
В Москве торжественно провозглашали: государство дает промышленные концессии и заключает коммерческие сделки лишь постольку, поскольку ни то, ни другое не может подорвать основ его экономики.
Помните ли вы, милостивые государи и милостивые государыни, какие усмешечки и даже хохот вызывали подобные заявления в благомыслящих кругах? Люди, упрямо говорившие: «Верьте большевикам!» – находились в довольно неприятном положении. «Хе-хе, вот и докатились ваши ужасные революционеры! – потешалась мещанская мудрость. – Ясно, это первый шаг назад, это возврат к добрым, старым капиталистическим порядкам. Начало конца всех этих сумасшедших социалистических экспериментов!»
Когда в 1921 году в Италии состоялась встреча между Чичериным и представителем Франции г. Кольра, этот последний грубо оборвал речь народного комиссара по иностранным делам и заявил ему; что большевики, доведшие экономику своей страны до полной разрухи, не имеют права рассуждать о проблемах экономической политики. Не имея чести быть лично знакомым с г. Кольра, я все же утверждаю, что он – дурак. Его вульгарное суждение могло бы иметь хоть какое-нибудь значение, хоть какой-нибудь смысл лишь в том случае, если бы, взяв страну в свои руки, большевики могли сразу применить свои экономические методы, – а ничего подобного не было! Но глупости говорил не один г. Кольра. (Пока не стало ясно, «кто смеется последним», – многие торжественно изрекали нелепости, которые мы еще пришпилим им на спину).
«Государство не позволит подрывать основы своей экономики». Не трудно, конечно, понять, что наши западные консервативные республиканцы, наши политические фокусники просто представить себе не могут, чтобы были на свете политики, строго выполняющие свои обещания, идущие своей дорогой. Это еще что? Должно быть, очередное чудачество этих восточных оригиналов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83