Напарник отступил, целясь в него из второго пистолета.
Зверь зарычал и опустил к земле толстый хвост. В этот момент со стороны дома прозвучал еще один, теперь уже ружейный выстрел.
Я мельком глянул в ту сторону, откуда стреляли, и увидел дымок в окне спальни Трегубова. Шансы хищника на победу таяли. Теперь у него оказался не один, а несколько противников. Волк опять рванулся в сторону, наверное, забыв про отрубленную лапу, но больше не упал, устоял на трех.
Мне было непонятно, то ли пули не причинили ему большого вреда, то ли он был слишком силен, чтобы его можно было просто так убить.
Я был к нему ближе всех и стал опять главным объектом его ненависти. Он снова зарычал и бросился на меня, но, слава Богу, без прежнего пыла. Я успел левой рукой поддержать саблю, так что зверь напоролся мордой на ее острие.
Он отскочил назад, и в этот момент прозвучал второй пистолетный выстрел. Волк опять завертелся на месте и заскулил, и, неожиданно для меня, побежал к ограде усадьбы. Со стороны дома опять бухнул выстрел из ружья. Пуля, просвистев около уха, чуть не попала мне в голову. Это снова неизвестно куда стрелял идиот Трегубов.
Пока я приходил в себя, волк уже подбегал к ограде. Иван, бросив разряженные пистолеты, успел добежать до каземата, схватил одно из оставленных урядниками ружей и начал в него целиться.
Зверь в этот момент попытался сходу, с одного маха перескочить через изгородь, но не смог. Ему не хватило скорости разбега. Он почти добрался до верха и зацепился здоровой лапой за край забора.
Уже казалось, что ему удастся уйти. Он, извиваясь всем телом, скреб дощатый забор задними лапами и, помогая себе окровавленной культей, попытался перевалиться на другую сторону.
Однако к этому моменту Иван успел хорошо прицелиться и выстрелил.
Волк дернулся, завизжали свалился на землю. Мы подбежали к нему. Все было кончено, он умирал, в агонии скребя землю когтями.
Я почувствовал, как меня всего колотит противная нервная дрожь, и тут же опустился на землю. Ослабевшие, противно дрожащие ноги больше не желали слушаться. В нашу сторону со всего двора бежали осмелевшие зрители рассмотреть убитого зверя. Аля, бледная как полотно, приблизилась и опустилась рядом со мной.
– Уже все хорошо, – сказал я, обнимая ее за плечи. – Не дрожи, малыш, все кончилось.
– Я так испугалась. Как ты думаешь, откуда там волк взялся?
– Сейчас узнаем, пошли, посмотрим, что там делается.
Преодолевая слабость, я встал на ноги и, придерживая здоровой левой рукой безжизненную правую, пошел к тюрьме. Аля шла рядом, прижимаясь ко мне плечом.
Иван и тюремщик, сторожась, уже подходили к ее дверям. Изнутри не доносилось ни звука.
– Эй, есть там кто живой, выходи! – крикнул сторож с почтительного расстояния.
Никто не отозвался.
Тогда Иван взял командование в свои руки и отправил сторожа за фонарем. Пока тот бегал в свою сторожку, я немного пришел в себя и попытался ус покоить Алю.
– Видишь, ничего страшного не происходит. Сейчас войдем внутрь и посмотрим, что там случилось.
– Нет, пожалуйста, не ходи! – попросила жена, умоляюще заглядывая в глаза. – У тебя рука болит, вдруг там на вас кто-нибудь нападет.
– Я же не один, а с Иваном. Если хочешь, пойдем с нами. Только там очень плохой запах.
– Ничего, мы привычные.
– Ну, как знаешь.
Прибежал сторож со свечным фонарем, Иван кремнем высек искру, раздул трут, зажег об него свечку, и мы осторожно вошли внутрь. Мне было очень интересно узнать, что случилось с Вошиным и его Аграфеной.
В нескольких шагах от входа лежал убитый урядник. Аля вскрикнула и прижалась ко мне. Мы обошли его стороной и продвинулись внутрь, привыкая к полумраку. У стены валялось нечто бесформенное, какие-то кровавые лохмотья и, как говорят криминалисты, фрагменты человеческого тела.
Але стало плохо, и я уговорил ее уйти. Она зажала рот ладонью и опрометью выбежала наружу. Тюремщик поднял с земли кусок материи. Это был кружевной подол женского платья.
Судя по перепачканным тряпкам, это были останки Аграфены Михайловны. Больше в помещении никого не было. Иван Иванович бесследно исчез.
От смрада и страшного вида растерзанной человеческой плоти мне сделалось дурно. Я с трудом выбрался на свежий воздух. Иван с тюремщиком еще некоторое время оставались в каземате – осматривали камеры, но так никого больше не обнаружили.
– Ты вчера отпирал двери? – спросил я стражника.
– Никак, нет, ваше благородие, ни синь порох. Близко не подходил.
– Тогда кто мог выпустить Вошина?
– Никто-с его не выпускали. Ключ у меня при себe на теле, другого нет.
– Тогда куда он мог подеваться, и кто туда волка посадил?
– Не могу знать, ваше благородие.
Тюремщик был напуган и расстроен. В доказательство своей невиновности он показывал здоровенный ключ, висевший на цепочке у его пояса.
– Как же оное может быть? Не отпирал я дверей и никого не пущал. Окромя того, и дверь цела. Ох, пропала моя головушка, запорют меня барин. Ни за что жисти лишусь, – причитал старый солдат.
Он затравленно озирался и умильно заглядывал нам в глаза, ища сочувствия. Я выразительно посмотрел на Алю. Она отрицательно покачала головой. Похоже, что старик действительно был ни при чем.
– Не трясись, старик, – ободрил его Иван, – твоей вины в этом деле нет. Барин за тебя заступится.
В подтверждение я кивнул и почувствовал режущую боль.
– Погодите, братцы, – сказал я, – что-то у меня с плечом. Как бы не вывих. Мочи нет, как больно.
Иван и Аля засуетились и помогли мне снять сюртук и рубаху. Я не мог даже пошевелить рукой.
– Это ничего, ваше благородие, – успокоил меня Иван, осмотрев плечо, – дело пустое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95