Евстигней соскочил с подоконника и как будто растаял в ночных сумерках. В предвкушении будущих радостей я даже не докончила шитье и легла спать.
Утром, когда я проснулась, узелок с обновами лежал возле моей кровати.
Я вскочила и начала рассматривать, что он мне купил. Мой маленький поклонник не обманул – покупки оказались для него делом не хитрым. Он купил в точности все, что я просила. Единственная неточность состояла в том, что он почему-то ориентировался не на мой, а на свой рост. Пытаясь надеть на себя сарафан, потом рубаху, я чуть не заплакала от огорчения.
Когда я застряла головой в узкой прорези рубахи, из окна послышался знакомый голос. Евстигней был доволен и едва ли не горд собой:
– Ну, вот видите, все купил, как и обещал!
– Спасибо, только лучше оставьте это себе! – в сердцах ответила я, уже окончательно переставая обращать внимание на то, в каком виде я все время предстаю перед ним.
Похоже, до него дошло, что с одеждой что-то не так, и когда я с трудом, освободила голову от рубашки, он, от греха подальше, спрыгнул с подоконника во двор и оттуда повинно сказал:
– Ничего страшного, я сейчас схожу и все поменяю. А лучше, давайте пойдем в лавку вместе, чтобы сто раз попусту не бегать.
– А как же арест! – окончательно рассердилась я. – Что, если меня хватятся и подумают, что я убежала?
– Ну и что, арестуют снова и все дела. Да и кто вас хватится, после вчерашнего ужина еще все спят, если мы поторопимся – вполне успеем.
– А где здесь лавка? – не в силах устоять против искушения, спросила я.
– Недалеко, в селе, минут за десять дойдем.
– Кто же открывает торговлю на рассвете? – усомнилась я.
– Здесь, в Комарово, люди встают очень рано, – лукаво ответил он.
Мне так хотелось, наконец, обрести подходящую одежду, что я не устояла.
– Ладно, пошли. Подождите минутку, я сейчас буду готова.
Надев платье и сапожки, я связала в узелок неудачные обновы, вылезла из окна и следом за Евстигнеем побежала к ограде. Мы пролезли сквозь щель в частоколе и направились к недалеким от усадьбы крестьянским избам. Было еще совсем рано, село только просыпалось, и я удивилась, почему в такое время уже открыта лавка.
Мы вышли на сельскую дорогу и, обогнав стадо коров, быстро пошли к центру. Село оказалось не из бедных с хорошими избами и аккуратными изгородями. Во всем чувствовался немецкий порядок. Когда мы подошли к лавке там, несмотря на раннее время, толпилось довольно много народа.
– Что это они здесь делают? – спросила я Евстигнея.
– Думали, что начался пожар, – хладнокровно объяснил он. – Кто-то ударил в набат вот все и сбежались.
Мне стало понятно, как он в такую рань сумел купить мне одежду. Мы прошли сквозь толпу крестьян, и вошли в лавку. Заспанный хозяин узнал Евстигнея, без интереса посмотрел на меня и начал ругать баловников, зря разбудивших ни свет, ни заря все село. Договориться с ним оказалось несложно. Я вернула неподходящие вещи, подобрала себе рубашку, сарафан и кое какие мелочи, расплатилась и спустя час мы уже вернулись назад, в имение. Когда я тем же путем, что ушла, через окно забралась в свою комнату, из моих стражей еще никто не успел даже проснуться.
Нехитрая история моего короткого побега не стоила бы того, чтобы о ней рассказывать, но в то утро я запаслась самым лучшим оружием против всех напрасных обвинений, к тому же это был последний день моей относительной свободы. К вечеру мы уже въехали в Петербург, и скоро я стала настоящей пленницей.
Города не видела. Только слышала, как окованные железом колеса и стальные подковы лошадей гулко стучат по брусчатке столичных улиц. Я, сжавшись в комочек, сидела в темной карете, с плотно зашторенными окнами и трусила.
Вяземский еще во время дневного кормления лошадей сказал, что ему предписано привезти меня в Зимний дворец. Мои спутники наперебой старались оказывать мне знаки внимания и хоть как-то ободрить. Я видела, что все меня жалеют и хотят помочь, но никто не знает, что нужно для этого сделать. Потом я простилась со всеми поочередно и села в карету. Больше встретиться со своими вынужденными тюремщиками мне не довелось.
Мы долго ехали по мощеным улицам, потом четверть часа стояли на месте, как я догадалась, перед какими-то воротами, въехали во двор и, наконец, окончательно остановились. За стенками кареты была слышна чья-то негромкая речь. Потом я услышала, как Вяземский отдал команду, и лошади моих кирасиров зазвенели копытами по каменной мостовой.
После этого довольно долго ничего не происходило. Я вслушивалась в незнакомые звуки, но там, в дворцовом подворье, судя по всему, текла обычная ночная жизнь.
Мой приезд не вызвал ни у кого никакого интереса. Я попыталась ловить мысли окружающих. Какой-то, оказавшийся неподалеку человек, скорее всего часовой, лениво отметил про себя, что в карете привезли какого-то преступника и начал вспоминать о недавнем свидании с женщиной. Он мысленно корил ее за плохой прием, скаредность и подозревал в неверности.
Прошло никак не меньше часа, когда, наконец, открылась дверца кареты и в нее заглянула полная старуха в ватном салопе и оборчатом парчовом чепце. Она была со свечой в руке. Всунув ее внутрь кареты, она подслеповато уставилась на меня, осветила лицо и велела выйти наружу. Я молча повиновалась.
Была поздняя ночь. Старухе хотелось спать, и она сетовала, что еще за докука свалилась ей на голову и как бы скорее от меня отделаться. Я вышла, встала на каменную брусчатку двора и осмотрелась, куда забросила меня судьба. Карета стояла в каком-то дворовом закутке, со всех сторон огороженном стенами кирпичного здания с красивыми окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95