О милой узнице конвоиры не знали чего-либо достоверного. Алевтина Сергеевна о своем прошлом ничего не говорила и ее жизнь представлялась сплошной тайной, хотя таковой не была, и еще незадолго до описываемых событий не представляла собой ничего интересного. Тогда ее звали Алевтинкой, и была она дворовой девушкой в имении небогатого помещика. Барин по имени Леопольд Африканович насильно выдал ее замуж за своего казачка, чтобы отвадить того от своей пассии. Казачок барского произвола не снес и пустился с возлюбленной в бега. Кончилось это личной трагедией нескольких человек.
Казачка после поимки отдали в солдаты, свою крепостную возлюбленную Леопольд Африканович сгоряча продал проезжему дворянину, и сам от любовной тоски вскоре сошел в могилу. Так Алевтинка оказалась не девкой, не вдовой, не мужней женой. Скорее всего, все бы в ее жизни пошло по жестоким законам простой сельской жизни, когда молодая женщина оказывается без мужниной защиты, и становится игрушкой грубых мужских страстей, не случись попасть в их имение очень странному человеку по имени Алексей Крылов.
Впрочем, странность его заключалось только в одном обстоятельстве. Он родился не в восемнадцатом, а в конце двадцатого века, и по легкомыслию и стечению обстоятельств переместился в это время. Молодые люди встретились, и, как часто случается, между ними зародилась любовь. Что привлекло друг к другу таких совершенно разных людей, можно рассуждать сколько угодно, и все равно не найти правильного ответа. Любовь – материя непонятная, мистическая, не поддающаяся не только математическому, но и логическому анализу. Кончился этот сельский роман необузданной молодой страстью и скромной свадьбой.
После венчания девка Алевтинка стала называться Алевтиной Сергеевной, вдруг вспомнила французский язык, который, оказывается, знала в детстве, и вообще оказалась весьма незаурядной личностью. И еще одно обстоятельство делало ее чрезвычайно интересной женщиной. После тяжелой болезни Алевтина Сергеевна начала слышать и понимать о чем думают окружающие люди.
Сложись все счастливо, на этом можно было бы кончить авантюрный роман и перейти к семейным хроникам, но спокойно жить молодой чете не удалось. Мужа, Алексея Григорьевича начали терроризировать какие-то таинственные сатанисты, а саму Алевтину Сергеевну арестовали непонятно за какое преступление и теперь везли в Петербург.
О странной судьбе этой женщины сохранились воспоминания, написанные ее собственной рукой. Издательство, приобретя рукопись, разделило ее на две части и представляет любезному читателю, часть сохранившегося текста. К сожалению, отдельные ее фрагменты оказались так испорчены временем, что не поддались расшифровке. Однако и то, что удалось прочитать, служит интересным памятником той давно прошедшей эпохе.

Глава 1

– Простите меня, сударыня, – заглядывая в карету, виновато обратился ко мне Иван Николаевич Татищев, – у меня внезапно захромала лошадь, и я оказался в совершенном конфузе. Не будете ли вы возражать, если я составлю вам компанию доехать до ближайшей кузницы?
– Если у вас в том есть нужда, Иван Николаевич, то я согласна, извольте садиться, – ответила я, освобождая ему рядом с собой место на широком каретном диване.
Флигель-адъютант легко поднялся по ступеням, ловко проскользнул в неширокую дверку, сел рядом со мной и улыбнулся так очаровательно, что кончики его усов произвели легкое движение снизу вверх и обратно.
По виду Татищеву было едва ли двадцать три года. Он был строен, хорош собой и принадлежал к древнему дворянскому роду, происходящему от князей Соломерских или Соломерецких, отрасли князей Смоленских. Предок их, Василий Юрьевич по прозвищу Тать-ищ, сын князя Юрия Ивановича Соломирского, был, по семейному преданию, наместником великого князя Василия Дмитриевича в Новгороде в начале XV столетия. Обо все этом, первым делом и поведал мне блестящий молодой человек.
Я слушала его заученный рассказ о родовом величии и вполне понимала, для чего он все это говорит. Иван Николаевич считал меня наивной провинциалкой и думал, что как только я узнаю, какой он знатный, то не решусь отказать его руке, погулять у меня под юбками.
Не нужно было обладать моей способностью, понимать чужие мысли, чтобы разобраться в его ближайших планах.
– Судя по имени, ваш предок, Иван Николаевич, был большим шельмой! – сказала я, когда он, наконец, перестал называть имена и чины своих выдающихся родственников.
– С чего вы это взяли, сударыня? – неприятно удивился флигель-адъютант.
– Позвольте, но слово «тать» всегда означало вора и разбойника. Видимо, у князя Соломирского один из сыновей был человеком весьма дурного поведения, ежели ему прилепилось такое прозвище, – насмешливо объяснила я.
Татищев про себя хмыкнул, но воображаемую руку из-под моей юбки убрал.
– А вы изволили бывать в Петербурге? – перевел он разговор на другую тему.
– Нет, я всю жизнь прожила в деревне, – ответила я.
– Забавно, – сказал он, никак не объяснив, что в том, что я не жила в столице, забавного. – Но теперь вы там, наверное, побываете.
– Это несомненно, если случаем не умру по дороге, – ответила я.
Сказала я это намерено. Мой первый тюремщик Ломакин имел недвусмысленный приказ помешать мне доехать до столицы живой. И если бы он внезапно не умер, когда мы с ним спали в одной постели, не знаю, писала бы я сейчас эти строки. Теперь я намеревалась выяснить, не было ли подобного приказа и у Татищева.
– Чего вам умирать? – засмеялся он. – Вам в ваши годы только жить и жить!
Ни одной тайной мысли по поводу моей судьбы или причины ареста в голове у него не возникло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95