Оказалось, что мы с ней просто разговариваем на разных языках. В таких случаях или нужно принимать человека таким, какой он есть, или прекращать с ним всякие отношения. Я был как никогда близок к последнему варианту.
Не знаю, поняла ли это Наталья, но ворчать перестала и опять сделалась веселой резвой девочкой, без излишних претензий и металла в голосе. Будь я в другом настроении, то вполне охотно проглотил бы то, что она мне предлагала, и посчитал, что последнее слово осталось за мной. Теперь же только холодно ответил на явное примирительное заигрывание и нетерпеливо ждал, когда доброхоты кончат навьючивать покупками удивленных такой непривычной ношей лошадей.

Глава 15

Большую часть дороги домой Наталья старалась как-то восстановить отношения, подъезжала ближе, заглядывала в глаза, пыталась шутить. Самое нелепое, что она не понимала, почему я на нее так рассердился. Все ее наряды и украшения мне почти ничего не стоили, и, казалось бы, нужно только радоваться такой замечательной экономии. Наконец она все-таки поняла, что такое странное поведение не более, чем обычные мужские капризы, и оставила меня в покое. Дома, разбирая покупки, она несколько раз пыталась привлечь меня к их обсуждению. Я не обращал на них внимания. Она обиделась такой черствости и перестала обращать внимания уже на меня самого. Таким образом, у нас началась первая серьезная размолвка.
Вся наша «удачная экспедиция» заняла часа три, так что впереди были весь день и вечер, заполненные примеркой нарядов и игрой в зернь. Я решил не расшатывать себе нервы и прогуляться по Москве. Наталья, когда я предупредил, что ухожу, только пожала плечами. Я сел на еще не расседланного донца и поехал в центр. Большой город, как обычно, жил своей жизнью, в которую праздношатающийся человек вписывается с трудом. Таким шатающим был я, потому, чтобы не чувствовать свою праздность и никчемность, остановился возле первого же приличного трактира пообедать.
Сделав заказ, я попробовал предложенные половым продукты местного перегонного производства, оценил их крепость и вкусовые качества, заказал еще. Пока половой бегал за следующими сосудом, я невольно прислушивался к разговорам, которые вели здешние посетители. Трепались, как водится, о выпивке и высокой политике. Мне мнение народа ни о нашем, и ни о заморском царе было не интересно, но когда прозвучало знакомое имя, я начал слушать. За соседним столом собутыльники говорили о Василии Ивановиче Шуйском. Мы с ним был немного знакомы. Когда я числился в приятелях свергнутого царя Федора Годунова, сей многомудрый, а еще более многохитрый боярин призывал меня на беседу и сделал конкретное предложение стучать на молодого царя. Мне предложение не понравилось, но чтобы не заморачивать боярина своими непонятными ему нравственными принципами, за осведомительство я заломил такую высокую цену, что Василий Иванович сам отказался от сотрудничества. Теперь говорили, что он вчера был под судом и его приговорили к смертной казни. Сегодня же ее должны привести в исполнение.
– Какого Шуйского приговорили, – вмешался я в разговор, – Василия Ивановича?
Дело в том, что князей Шуйских было много, и большинство из них ребята со сложными характерами, так что намутить на плаху мог любой.
– Его, – подтвердил рассказчик, – Василия Ивановича! Суд-то был самый, что ни есть справедливый, судили ото всех сословий, бояре-то за своего радели, только царского гнева боялись, помалкивали, а простой народ против боярина Васьки кричал. Потом и сам государь начал вести допрос и так все умно говорил, что люди такому острому разуму очень дивились. Востер новый царь, сразу видно, сын Грозного.
Я твердо помнил, что после свержения нынешнего царя Шуйский правил пять лет и неразумным руководством довел страну до кризиса. А теперь выходило, что его сегодня казнят.
– А ты не можешь рассказать, что происходит в Москве, – спросил я говоруна. – Я только сегодня вернулся и ничего не знаю. Чего этот Шуйский натворил?
Польщенный вниманием, знаток политики солидно кивнул головой.
– Почему не рассказать, когда дело ясное, что дело темное. Значит, было так. Когда наш государь только пришел в Москву, Васька Шуйский подговорил торгового человека Федьку Конева и Костю-лекаря народ смущать, что, мол, новый царь – не царь, а самозванец, и поручил им разглашать об этом тайно в народе. Конев-то с Костей-лекарем и пошли по кабакам и на торгах языками болтать. Только их быстро изловили и править стали. Вот они на Ваську-то и показали. А тут и поляки пришли с жалобой к царю-батюшке, что Васька Шуйский хотел поджечь посольский двор, в котором они стоят. Вот Ваську-то поймали, да и на суд повели. Государь не стал крамолу на него наводить, а отдал дело на разбор большому собору, А там, кроме духовенства и членов Думы, были и простые люди. Я тебе говорил, что из простых никто не был за Шуйского, все на него кричали?
Я подтвердил, что говорил. Тогда он продолжил:
– А потом и сам государь уличал боярина в клевете, и говорил с таким искусством и умом, что те, кто там был, пришли в изумление. Собор-то и решил, что Шуйский достоин смерти. Сегодня Васька-то с плахой и поцелуется.
Когда рассказчик замолчал, я сказал загадочную фразу:
– Чудны дела господни и человеческие!
Посетителям новая мысль понравилась.
– Это ты правильно сказал, – подтвердил прежний рассказчик, – довольно Шуйские повластвовали, пора и честь знать.
– Они и против Годуновых замышляли, – вмешался в разговор еще один бражник.
– Это так оно и есть, в Москве кто не поп, тот батька, – непонятно к чему сказал третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92