Знания, надо сказать, у него оказались энциклопедические. Больше всего он напирал не на общие сведения, которые можно узнать из любого учебника истории, а на детали, вроде ходившей тогда валюты, одежды, которая была в моде, фамилии членов правительства. Откуда он сам все это знает, да еще в таких подробностях, я так и не понял.
– Странно, – сказал Гутмахер, – или вы хорошо подготовились к нашей встрече, или действительно… Так что вам от меня нужно?
– Я слышал, что вы занимаетесь проблемой времени, как физического явления, и подумал, что смогу у вас узнать, как происходят такие смещения.
– Короче говоря, вы хотите узнать, существует ли машина времени?
– Не совсем, то, что она существует, я знаю и так, по опыту, меня больше интересует, как она действует.
– Вы владеете математическим аппаратом?
Я сначала не понял, о каком аппарате идет речь, но потом догадался, что о математике:
– Увы, нет. У меня не техническое образование.
– Тогда я ничем не смогу вам помочь. Все это слишком сложно для дилетантов, – сказал он, как мне показалось, с легким налетом высокомерия. Мне это не понравилось, и так как говорить больше было не о чем, я решил, что зря потратил время.
– Что же, извините за беспокойство и потраченное время, – сказал я, вставая. – Приятно было познакомиться.
Мне было досадно, что он воспринял меня как обычного придурка с завиральными идеями, но виду, что раздосадован, я не показал.
– Вы спешите? – спросил он, когда я уже направился в прихожую.
– Нет, – вежливо ответил я, подавив раздражение.
– Тогда давайте поговорим о прошлом. То, что вы рассказали, весьма любопытно. Даже если это простая фантазия.
Я вновь вернулся и сел на шаткую табуретку. Старик сам разлил напиток и лукаво мне подмигнул:
– А десятка 1843 года была белого, а не красного цвета!
– Спорим? – предложил я. – Именно красного, и на ней написано: десть рублей серебром или ее замена монетою.
– Возможно, – подумав, согласился он, – Кажется вы, действительно, правы, белые десятки выпускали позже, уже при Николае И.
Разговор продолжился, но о моем путешествии по времени мы больше не поминали. Гутмахер, судя по всему, оказался настоящим невостребованным гением. Работу в институте и преподавание он бросил, и ему явно не хватало общения. Старику осточертело торчать одному в забитой книгами пыльной квартирке, и он по полной программе оттянулся на новом собеседнике. Как водится, вскоре коньяк кончился, и пришлось бежать за добавкой. В результате встречи было много выпито, и, отступив от правила не разговаривать с дилетантами о науке, хозяин добросовестно пытался объяснить мне, как мог, упрощая, свою версию «механики» времени. Я не менее добросовестно пытался во все это вникнуть, иногда начинал что-то почти понимать, но, к сожалению, так толком ни в чем не разобрался. К тому же меня интересовала не столько теория, сколько конечный результат и возможность практического перемещения в прошлое и будущее. Расстались мы запоздно, почти подружившись.

Глава 2


Жизнь, между тем, продолжалась. Пришлось втягиваться в скучные рутинные дела, которые занимали довольно много времени. Я скучал по Але, тем более что все в квартире напоминало о ее недавнем присутствии: переставленные вещи и женские мелочи, которые она не взяла с собой. Я суеверно не убирал их с тех мест, где они лежали, скорее всего, подсознательно надеясь, что она вернется.
О сыне, которого никогда не видел, думалось меньше. Я знал, что он есть, что где-то сейчас живет, наверно, забавен в своем беззаботном детстве, но особых чувств к нему почему-то не испытывал.
Даже напротив, мальчик вызывал странное ревнивое отношение: он был с Алей, какой-то неведомый мне маленький мужчина.
Она любит его, и он неминуемо вытесняет меня из ее сердца и памяти. Я понимал, что ревновать к сыну глупо, поэтому старался не думать о нем с раздражением и намеренно не раскладывал свои чувства по полочкам, стараясь задвинуть тревожные мысли в самые дальние углы памяти.
Ордынцева, несмотря на то, что мы жили вместе, ничем не замещала жены. Вела она себя, как испуганная девочка, и почти все время смотрела телевизор. Когда мы общались, то говорили не о чем-то своем и даже не об объединявшем нас прошлом, а обсуждали увиденные ей передачи, и я старался, как мог, объяснить ей особенности нашей ментальности и реалий. Угрызений совести за то, что перетащил ее сюда, я не испытывал. Она принадлежала к партии социалистов-революционеров, и другой дороги, кроме как в сталинский ГУЛАГ, у нее не было. Другое дело, что у меня не хватило каких-то качеств, чтобы помочь ей адаптироваться в нашей эпохе. Наверное, ей нужна была большая поддержка, нежность, участие, а я сам как-то расклеился.
Однако, вскоре неординарные обстоятельства вторглись в нашу тихую жизнь, заняли все время, и для аналитических размышлений и долгих вечерних бесед не осталось места. Как обычно бывает, причина всех наших бед кроится в собственном поведении и поступках. Проболтавшись несколько недель без активных дел, что объяснял сам себе необходимым отдыхом, я случайно вляпался в плохую историю, которая могла иметь самые неожиданные и даже трагические последствия. Началось все с того, что Даша вдруг, безо всяких видимых причин, захотела от меня уехать. У нас на эту тему состоялся неприятный разговор.
– Чем тебе здесь плохо? – спросил я, не понимая, какая муха ее укусила.
– Какая разница, где я буду жить, ты все равно не обращаешь на меня внимания! – заявила она звенящим от обиды голосом.
Намек был достаточно прозрачен, но трудно исправим. Ордынцева находилась в таком физическом и моральном состоянии, которое могло у представителя противоположного пола вызвать в лучшем случае сочувствие, но никак не нежные чувства, на которые она, возможно, рассчитывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94