С каждой просроченной минутой я нервничал все больше. Время безнадежно уходило, и вся моя задумка могла элементарно сорваться. Пришлось спешно придумывать новый сценарий предстоящего представления, что всегда чревато накладками и сбоями. Когда ждать больше не имело смысла, я решил рискнуть и начать без помощника.
– Ладно, пошли, обойдемся сами, – сказал я, вставая с земли.
Словно услышав меня, с наружной стороны забора послышался шорох, потом кто-то негромко выругался, и в лаз, возле которого мы прятались, просунулась голова, украшенная дорогой польской шапкой. Мы затаились, не представляя, кого нам прислала судьба.
– Эй, друг, ты где? – спросил пьяный голос.
– Здесь, иди скорее, – позвал я, опознав в польской голове русского Фому.
– Я сказал, что приду, и пришел, – сообщил Фома, протискиваясь в узкий лаз.
– Вижу, – ответил я, понимая, что сейчас упрекать пьяного холопа совершенно бесполезно. – Поторапливайся, а то мы опоздаем.
– Как так опоздаете, еще, не стемнело, – ответил он. – А это кто такие?
– Мои товарищи. Ты на ногах-то стоять можешь?
– Могу, я не только стоять, я даже спеть смогу. Хотите, я вам спою? Ой, так с вами девка... Какая хорошая девка...
Пока Фома пытался начать ухаживание, я взял его за шиворот и доставил на ноги.
Он встрепенулся и попытался сесть.
– Идем, мы опаздываем, – вразумительно сказал я и толкнул холопа в нужную сторону. Чтобы не упасть, он сделал первый шаг, а потом уже пошел «на автопилоте». Мы вчетвером двинулись вслед за ним.
По позднему времени в подворье никого из обитателей видно не было. В нашу сторону с лаем бросились было две дворовые собаки, но, узнав Фому, успокоились и составили нам компанию. Так тесной, компактной группой мы и дошли до того терема, где я был в прошлый раз. Вопреки моим предположениям, что он, как и прежде, пуст, оказалось, что дверь у него заперта изнутри.
– А ну, говори, кто в этом тереме живет? – спросил я местного обитателя.
– Где живет? – ответил он вопросом на вопрос. – Пошли лучше в кабак, там Витек всех угощает! Вот и шапку мне подарил. Хорошая шапка?
– Хорошая, а теперь подумай, как нам попасть вовнутрь.
– А чего здесь думать? – удивленно спросил Фома. – Сейчас попадем!
Я не успел глазом моргнуть, как он начал колошматить в дверь кулаком.
– Ты что делаешь, прекрати сейчас же, – зашипел я, оттаскивая его от двери.
Однако Фома стал вырываться, да еще и закричал во весь голос:
– Открывайте немедля дверь, что не видите, кто пришел!
Пришлось его отпустить и спрятаться в тень стены. Сопровождавшие нас собаки залились радостным лаем. Пьяный Фома, почувствовав свободу, совсем разошелся, теперь уже и кричал и колотил в дверь одновременно. Я понял, что наше дело сорвалось, и самое лучшее – огородами отступить на прежние рубежи.
– Уходим, – тихо сказал я товарищам.
Мы было двинулись к торцу терема, как дверь в терем широко распахнулась, и на крыльцо выскочила полная женщина со свечой и в ночной рубашке. Ничего не видя со света, она закричала:
– Это кто тут безобразничает?
– Матренушка, – тут же сменил голос с грозного на заискивающий наш проводник, – это же я!
– Ты, что ли, Фома? Никак напился?
– Напился, Матренушка, – покаянно ответил тот, – нечистый попутал.
– Ладно, заходи, коли так, – мягко сказала женщина, демонстрируя чисто национальный феномен, ласковое, едва ли ни нежное отношение простых русских женщин к пьяным и пьяницам.
Я ждал, когда Фома, наконец, войдет внутрь, опасаясь, как бы нас не заметила полная Матрена, как в действие неожиданно вмешалась Прасковья. Она отошла от стены и позвала:
– Мамушка!
Матрена уже пропустила мимо себя Фому и собиралась закрыть дверь. Голосок девушки ее буквально приковал к месту.
– Свят, свят, свят, – зашептала женщина, осеняя себя крестными знамениями. – Изыди, нечистый...
– Мамушка, это я, Прасковья, не бойся меня, я живая! – воскликнула девушка, выходя из темноты к свету.
Однако Матрена от испуга уронила свечу и принялась креститься правой, и отмахиваться от девушки левой рукой, шепча свое: «Свят, свят, свят».
Прасковья не выдержала и прыснула в кулак. Только после этого женщина решилась посмотреть на привидение. Девушка уже поднималась к ней по ступеням, заливаясь радостным смехом. Смех так не вязался со смертью и разгуливающими покойниками, что Матрена дала ей подойти вплотную.
– Никак это ты, Прасковья? – уже без дрожи в голосе спросила она. – Побожись, что живая!
– Ей богу, мамушка, живая и никогда не помирала.
– А кого же мы тогда похоронили? – задала та вполне резонный вопрос.
– Того я не ведаю, это все крестная проклятая придумала, меня покойницей объявила, а сама продала плохим людям, – объяснила Прасковья, переставая смеяться.
– Детонька моя сладкая, – горестно проговорила ксенщина, с опаской прикасаясь к Прасковье, – а я по тебе все глаза выплакала! Что ж это на свете делается, малого ребенка, сироту так обидели! – запричитала она, удостоверившись, что от Прасковьи не веет ледяным дыханьем могилы.
Мне их громкий разговор был совсем не с руки, потому я решил вмешаться и вышел к крыльцу. Матрена разом замолчала и попятилась в дверь. – Это еще кто таков? – спросила она бывшую воспитанницу. Прасковья глянула через плечо и успокоила:
– Не робей, он со мной. Это мой... ну, в общем, его зовут Алексеем, а там Иван Владимирович и Сидор Иванович Горюновы,
От такого количества незваных гостей мамушку растерялась, но «караул» не закричала. Однако смотрела зорко, продолжая прижимать к себе ожившую воспитанницу.
– Нам можно войти? – спросил я, стараясь поскорее окончить трогательную встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95