– Галина Бланка буль-буль, буль-буль!
Не знаю, что испытывали великие ораторы, когда зажигали энтузиазмом народы и вели за собой толпы, но я помню, какую гордость испытал за свою пламенную речь! Последнее угрожающее «буль-буль» окончательно потрясло публику, зрителей как ветром сдуло. Они бежали отсюда так быстро, как будто им собирались отрубить головы. Исчезла даже моя проводница Маруся. Не успели затихнуть раскаты красивого, мощного голоса, в горнице осталось всего трое: хозяйка, прилипшая к своему стулу, управляющий, жавшийся к дальней стене, и оратор.
– Ну? – спросил я купчиху. – Вопросы есть? Она, не отвечая, смотрела на меня с мистическим ужасом и даже не пыталась встать, видно, от страха у нее отнялись ноги.
– Сеанс черной и белой магии будет в полночь, – сказал я хозяйке, – нервным лучше не присутствовать. Пойдем, покажешь мою комнату, – обычным голосом сказал я управляющему. – Тебя, кажется, зовут Никифорович?
– Иваном Никаноровичем, – стараясь, чтобы я не заметил дрожи в голосе, ответил он.
– Это не важно, веди, Вергилий!
– Осторожно, тут ступенечка, – суетился он, когда мы поднимались наверх.
Привел меня Никанорыч в небольшую комнату на верхнем этаже. Судя по убранству, тут жила женщина. Я осмотрелся и спросил:
– Чья это комната?
– Раньше одна девка жила, а теперь пустует.
Я подумал, что он говорит о Прасковье, и уточнять, кто и когда здесь жил, не стал. Не нравился мне этот Иван Никанорович, было в нем что-то скользкое, фальшивое, хотя внешне выглядел он вполне респектабельно, даже симпатично: честный взгляд, скромная, аккуратная одежда, приятное лицо, опрятная борода. Я сел на скамью подле оконца, положил рядом с собой сверток с платьем и приказал управляющему, так, как будто имел на это право:
– Теперь пришли ко мне Митьку.
Иван Никанорович поклонился и едва не бегом отправился выполнять поручение.
«Покажу я вам еще чудо в решете», – злорадно подумал я.
Не успел я осмотреться, как в светелку влетел мой недавний собутыльник Митька. Вид у него был взъерошенный, глаз подбит, правда, в отличие от меня, не левый, а правый. Он уставился здоровым оком, узнал и обрадовался, как родному:
– Кеша! Друг! Вот кого не ждал, так не ждал! Недаром мне всю ночь тараканы снились!
Почему он упорно называл меня Кешей, и какое я имел отношение к его сновидениям, так и осталось его личной тайной. Он с трогательной простотой обнял меня и предался сладким воспоминаниям:
– А помнишь, как мы с тобой гуляли? Вот это, брат, был загул, так загул! Такое не каждый год случается! А как ты тогда нажрался, любо дорого вспомнить! Глаз-то тебе там подбили? Помнишь, какую драку учинил? Чего мы сидим? Пошли, сегодня я угощаю, денег правда мало, медный грош, но на затравку хватит!
– Погоди, – попытался я остановить фейерверк его красноречия, – у меня есть к тебе поручение.
– Кеша, да я для тебя что хочешь! Скажи слово, жену отдам, бери, пользуйся!
– А ты разве женат? – удивился я. В прошлый раз о жене он даже не упоминал.
– Я? Ты знаешь, кто был мой батюшка?
– Знаю, мы с ним вместе пуд соли съели.
– С батюшкой? – удивился он.
– С ним, родимым, ты знаешь, что это был за человек?
– Кто, батюшка? – глупо повторил он.
– Митя, ты можешь выполнить важное поручение? – поменяв тон, строго спросил я.
– Могу, почему не мочь...
– Надо достать очень крепкой водки, самой лучшей и самой крепкой, чтобы птицу влет била. Сможешь?
– Что же ты сразу не сказал, – приятно улыбнулся он, – зря морочишь мне голову разговорами. Да ты только скажи, одна нога там, другая здесь, были бы деньги!
– Деньги есть, и водка мне нужна для важного дела, хочу вашего Никанорыча уесть. А что останется, тебе отдам, пей, сколько хочешь!
– Никанорыча? Для такого дела я ничего не пожалею. Скажешь, Митька, не пей, в рот хмельного не возьму! Верка – она ничего, Верка человек, а Ника-норыч – сволочь!
Однако у меня существовали некоторые сомнения по поводу того, что когда ему в руки попадет бутылка, он сможет совладать с искушением. Идея использовать для сеанса водку у меня появилась только что, когда я думал, как можно окончательно заморочить неискушенную публику. Лучше было бы поставить какой-нибудь простенький химический опыт, смешать, например, щелочь с фенолфталеином и продемонстрировать казнь египетскую, но для этого не было реактивов, а с крепкой водкой я надеялся продемонстрировать явление «огнедышащего дракона».
– Ты, Кеша, во мне не сомневайся, – правильно понял Митя ход моих мыслей, – если не веришь, то кого хочешь, обо мне спроси, тебе всякий скажет. Конечно, иногда выпить могу, но когда надо дело делать, тогда в рот не возьму, хоть озолоти!
– Ладно, поверю, – решил я. – А кто в этой светелке раньше жил?
– Тут? Пронька жила, Веркина крестница. Только померла она от живота.
– Давно?
– Наверное, третий месяц пошел, а может, и больше. Все разве упомнишь! Жалко ее, добрая была девка, не то что Никанорыч!
Когда Митя отправился на задание, я занялся своим туалетам. Времени до начала «сеанса» было много, но мне еще предстояло войти в роль. Я переоделся, походил по светелке, отрепетировал несколько эффектных «па», соответствующие образу мага и волшебника, и начал рассматривать рафли. Тем, кто далек от подобных развлечений, надеюсь, будет любопытно узнать, что рафля – это апокрифическое сочинение гадательного характера, иначе «гадательные тетради»: в индексе «отреченных» книг они ставятся в один ряд с другими подобными еретическими сочинениями: книжником, чаровником, трепетником и пр.
Это нечто вроде известного с древности гадания Соломона: изображение круга с цифрами в разных сочетаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95