Теперь, когда нас стало четверо, разделить Две лавки на четверых стало непросто. Предыдущую ночь я спал с Ваней, теперь, когда вернулась Аксинья, получалось, что другого места, как лечь с Прасковьей, У меня не оказалось. Нужно было сразу расставить все акценты, чтобы не осталось никаких двусмысленностей.
– Можешь спать спокойно, тебе ничего не грозит, – сказал я. – К сожалению, другого места нет, так что нам пока придется спать вместе.
Не знаю, поверила ли она, но тотчас легла. Я снял верхнюю одежду, кольчугу, сапоги, проверил рану на груди и только после этого лег рядом. Для недавней блудницы, даже вынужденной, кем я считал девушку, Прасковья вела себя слишком скромно и была явно напугана моим близким соседством. Объясняться и выяснять отношения с ней, после двух бессонных ночей, у меня просто не было сил. Я положил руку под щеку, закрыл глаза и тотчас уснул.
– Хозяин, хозяин, – как мне показалось, тотчас засвербел в ухе тонкий голосок.
Я открыл глаза, не понимая, кого зовут. В избе было светло.
– Кто это? Что случилось? – спросил лежащую рядом Прасковью.
– Ты меня обнимаешь! – жалобно пожаловалась она.
Я окончательно проснулся и должен был согласиться, что действительно держу девушку в объятиях.
– Прости, я не нарочно, – сказал я, переползая на свою часть лавки. – Наверное, что-то такое приснилось. – Как ты, кстати, себя чувствуешь?
– Хорошо, – по-прежнему обиженным голосом ответила она, – ты так меня к себе прижал, что я испугалась.
– Извини, – повторил я, – спи спокойно, еще очень рано.
Я опять закрыл глаза, пытаясь вернуться в прерванный сон, но Прасковья тихо спросила:
– Я тебе что, совсем не нравлюсь?
Совсем недавно она боялась моих домогательств, теперь ее обижает, что ей пренебрегают.
– Нравишься, только тебе сейчас нужно спать.
– А я уже выспалась!
– Тогда просто так полежи, – посоветовал я, поворачиваясь к ней спиной.
С минуту девушка лежала неподвижно и тихо, потом заворочалась за спиной, и меня чем-то пощекотали по шее и за ухом. Я открыл глаза, но лежал, не двигаясь, тогда девушка прыснула:
– Какой ты смешной!
– Чем же я смешон? – оставаясь в прежней позиции, спросил я.
– Не знаю, смешной и все.
Она опять пощекотала меня и снова захихикала. Чем это может кончиться, я знал наверняка, она, скорее всего, догадывалась.
– Не балуйся, – попросил я, но не очень решительно.
– Почему?
– Потому...
Дальше диалог можно не приводить из-за отсутствия в нем хоть какой-то информативной составляющей.
– А почему ты на меня не смотришь? – в конце концов спросила она.
– Боюсь не сдержаться, – вполне серьезно ответил я. – Ты же меня боишься...
– Вот и не боюсь, ну, пожалуйста, повернись...
Я повернулся, и мы с ней оказались лицом к лицу. Сказать, что я заметил у девушки в глазах страх, значило бы погрешить против истины. Но что-то такое, кроме любопытства, у нее в них все-таки присутствовало. Так, наверное, смотрит в открытую дверь самолета человек перед тем, как впервые должен прыгнуть с парашютом. И страшно, и очень хочется попробовать.
– А я тебе нравлюсь? – спросила она после того, как мы довольно долго смотрели в глаза друг другу.
– Нравишься, – честно сознался я.
– Тогда почему ты меня сторонишься?
Вопрос был правильный, но слишком-сложный для объяснения. Я подложил руку под щеку, так, чтобы удобнее было на нее смотреть, спросил:
– Тебя, когда ты жила в том доме, возили к мужчинам?
– Нет, меня никуда не выпускали, только заставляли работать по хозяйству, – наивно ответила она.
– А тогда когда мы с тобой первый раз встретились, ты еще пила, ну этот, – я хотел сказать «эликсир страсти», но подумал, что она не поймет, и перевел, – густой напиток, раньше тебе его давали?
– Давали, часто; мы же с тобой его вместе пили. Это чтобы есть не хотелось, и было весело.
Кажется, мы говорили о разных вещах, я об их здешней «виагре», она об успокаивающем наркотическом пойле.
– Значит, ты с мужчинами еще не была?
Она, наконец, поняла, о чем я спрашиваю, смутилась и отодвинулась:
– Мне самой стыдно, что я тогда тебя обнимала. Прости меня, я, правда, не такая, не знаю, что на меня нашло. Я была как угоревшая.
– Ничего, ты не в чем не виновата, это все то питье, его специально дают людям, чтобы они теряли стыд. А теперь будет лучше, если мы сейчас просто заснем.
– Почему?
– Ты греха не боишься? – вместо ответа спросил я.
– Боюсь, очень боюсь, – съежившись и как-то сразу поникнув, ответила Прасковья.
– Вот и я боюсь взять грех на душу, – сказал я. – Тебе сначала нужно выздороветь, а потом уже мы вместе решим, стоит нам грешить или нет.
Она ничего не поняла, но привычно подчинилась мужскому авторитету. Покорно сказала:
– Хорошо, как ты хочешь.
– Вот и прекрасно, а теперь постарайся уснуть.
Девушка послушно закрыла глаза и, как я, положила ладошку под щеку.
– Хорошо, только я не спать, а есть хочу.
– Утром наешься до отвала, сегодня скоромный день, можно будет есть сколько хочешь. А теперь спи!

Глава 8

Мы спокойно проспали часов до десяти, пока нас не разбудил хозяин нашего подворья. Оказа лось, что пришел посадский целовальник допрашивать жителей о найденном на пустыре трупе неизвестного человека. Мы все вчетвером вышли на двор, где собирались местные обитатели. Целовальники были кем-то вроде американских шерифов, должностные лица, выбирающиеся земщиной в уездах и на посадах для исполнения обязанностей судебных, финансовых и полицейских. Наш «шериф», мужчина средних лет благообразной внешности с расчесанной надвое бородой, терпеливо ждал, когда все соберутся.
Вместе с членами семьи хозяина, квартирантами и холопами во дворе сошлось человек сорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95