Дождавшись, пока глаза привыкнут к полумраку, я рассмотрел несколько низеньких, не более полутора метров высотой дверок, ведущих в какие-то каморки. Определить, которые из них свободны, удалось без труда, в них было тихо. Я вернулся за Прасковьей и перенес ее в одну из пустых комнатушек. Здесь было так темно, что действовать пришлось на ощупь. В низкой, узкой щели, в которую мы попали, оказалась одна только лавка, на которую я и положил девушку. Она то ли заснула, то ли так обессилела, что не подавала признаков жизни.
А вокруг нас, за щелястыми перегородками, кипели страсти. В деревянном доме звукоизоляций не оказалось никакой, так что можно было расслышать даже тихое дыхание соседей, не то, что ничем не сдерживаемые крики и стоны. Слушать все это было неприятно. Слишком много в этом искусственно организованном празднике плоти было дикого и животного.
Сидеть и подслушивать вопли чужих страстей мне пришлось довольно долго. Моя партнерша как затихла, так и лежала, не шевелясь и почти не дыша. Я даже несколько раз наклонялся к ее губам послушать дыхание. Кажется, с ней пока все было в порядке.
Между тем, страсти в соседних каморках постепенно начали гаснуть. Теперь от туда слышались не крики, а невнятный шепот и тяжелые вздохи. У меня окончательно прошло странное возбуждение и сильно заболела голова. Казалось, что череп опоясал металлический обруч и сжимает его с каждой минутой все сильнее. То же, скорее всего, происходило с моей спутницей, она начала прерывисто дышать и постанывать во сне. Я решил кончать с мигренью и приступил к самолечению.
Впервые попав в прошлое, я вскоре обнаружил у себя способность к экстрасенсорному лечению самых тяжелых болезней. От какого-то непонятного поля, которое излучали мои руки, быстро заживлялись раны и проходили болезни. Единственным негативным моментом в моей медицинской практике было то, что лечение забирало столько физических и нервных сил, что на какое-то время я становился совершенно беспомощным. Быть слабым в эту жестокую эпоху было слишком опасно, поэтому теперь я лечил людей в самых крайних случаях.
Устроившись на лавке, я расслабился, приблизил ладони к голове и напряг мышцы. Вскоре тепло ладоней стало согревать кожу головы, постепенно проникая внутрь. Боль притупилась, начала отступать. Весь процесс занял минут пять, так что у меня остались силы и на соседку. Прасковья уже очнулась, лежала, сжавшись калачиком, и жалобно стонала. Скорее всего, у нее кончилось действие выпитого зелья. В соседних коморках тоже прекратилось всякое шевеление. Я молча взял голову девушки в ладони. Она инстинктивно отстранилась.
– Лежи спокойно, – попросил я, – сейчас тебе станет легче.
Она послушалась и затихла. Я водил ладонями над ее головой, почти задевая волосы. Мышцы рук напряглись, пальцы дрожали. Так обычно бывало при тяжелой болезни пациента, Прасковья же всего час назад была совершенно здорова.
– Как голова? – спросил я ее в самое ухо, так, чтобы не услыхали соседи.
– Мне так стыдно, – прошептала она, – я, наверное, совсем бесстыжая!
Я подумал, что бесстыжим, как правило, стыдно не бывает, значит для нее еще не все потеряно. Успокоил:
– Лежи и не о чем не думай, я все понимаю.
– Какой ужас, что я делала! – сказала она и заплакала.
Дольше нам поговорить не удалось, за стенкой половицами заскрипели чьи-то неспешные шаги. В соседнюю каморку открылась дверь. Старческий голос сказал что-то неразборчивое.
– Спасибо, – тихо ответил какой-то мужчина, мне показалось, Федор Годунов.
– Идет, – предупредила меня Прасковья, – тихо!
Опять скрипнула половица, потом наша дверь начала медленно отворяться. В темное помещение проник луч теплого света. Показалась рука со свечой. Колеблющийся язычок пламени осветил морщинистое лицо, непонятно, старика или старухи.
– Пейте, – прошамкал бесполый голос и на краю голой лавки, на которой мы сидели, появилась глиняная кружка.
– Спасибо, – сказала за нас обоих Прасковья. Ей не ответили, свет уплыл за дверь, и та вновь закрылась.
– Кто это? – тихо спросил я девушку.
– Принесли питье, чтобы опять стало хорошо, – ответила она. – Пей первым!
– У тебя что-нибудь болит? – поинтересовался я, касаясь губами теплой раковины ее уха.
– Нет, не болит.
– Тогда пить не будем.
– Разве можно не пить? – удивленно спросила она. – Когда мы выпьем, нам опять станет очень хорошо!
– Как раньше?
Девушка помолчала, вероятно, вспомнила, что недавно вытворяла, и даже отстранилась от меня.
– Нет, это другое питье, его нужно пить, чтобы быть счастливым!
– Я пить не буду, я и так счастлив, – сказал я.
– А я выпью, тогда мне станет хорошо, – с виноватыми интонациями, сказала она. – Ты не против?
Я был решительно против, но спорить на эту тему в теперешних условиях не мог, потому ответил:
– Как хочешь, только не пей много.
– Я всего капельку, – прошептала она. – Они всегда это пьют после праздника.
Не знаю, сколько она отпила из кружки, мы это не обсуждали. Я только слышал, как она глотнула, потом доставила кружку на лавку.
Пару минут мы сидели молча, потом Прасковья сказала:
– Скоро нужно будет идти.
– Куда?
– Все соберутся в горнице. Будем молиться.
Действительно, в соседних каморках началось движение: был слышен шепот, скрипы, осторожные шаги.
– Пойдем, а то Георгий рассердиться, – попросила девушка и спросила: – Тебе хорошо?
– Да, конечно, – ответил я. Действительно, голова больше не болела, нервное напряжение прошло. Оставалось только разобраться, что здесь происходит.

Глава 5

Молебен, или общее собрание, даже не знаю, как правильно назвать это мероприятие, проходил в горнице постоялого двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95