– Мой взгляд скользнул по камышам. – Пожалуй, я тебя отпущу.
– Да? – Он оживился и тоже оглядел камыши. – Хорошо, что ты надумал. – Он начал подниматься. – Я уже засомневался, есть ли в тебе хоть капля разума. Вижу, что есть. На твоем месте я бы, как и ты, сделал все, чтобы никто не узнал, кто она, по крайней мере до тех пор, пока не найдется человек, которому я бы поверил.
– Я отпущу тебя, если ты поклянешься сохранить тайну, – не обращая внимания на его болтовню, проговорил я.
– Я же уже поклялся.
– Еще раз! – рявкнул я, ну, если нас кто подслушивает.
– Хорошо. – Он встал на колени и поднял руку. – Клянусь тебе днем и ночью, клянусь светом и тьмой, клянусь небом, землей и своим здоровьем, что никогда, ни при каких обстоятельствах не скажу никому о том, кто твоя девочка. Достаточно?
– Да. – Я смотрел сквозь него, ему за спину.
Он повернулся в ту же сторону.
Грамаль не пикнул, не издал ни звука, и только в глазах его отрубленной головы было непонимание.
– Теперь, старик, – я наклонился к голове и заглянул в глаза, – теперь я уверен, что ты никогда и никому не расскажешь о том, что видел. Теперь моя тайна останется со мной. Навсегда. – Я воткнул меч в землю и сел рядом.
Мне оставалось только ждать. Ждать, когда меня найдут и уж потом решат мою судьбу. Я сидел и думал о том, как могло все получиться, если бы сразу прикончить Грамаля, а еще лучше не находить того медальона. Нет, лучше всего мне бы остаться у себя в трактире и потихоньку наращивать себе живот.
Холодок застонала. Я бросился к ней, как я мог забыть о лейтенанте, она ранена и ей нужна помощь, а мои сопли на помощь не похожи.
– Колдун мертв, – сообщил я, когда она открыла глаза.
– Хорошо, – простонала она, слабо улыбнулась. – Надо было его сразу пришибить. Скажи, только честно, мне сильно паршиво?
– Да, – ответил я.
Молния Грамаля выворотила Холодку внутренности наружу.
– Тебе сильно паршиво, – добавил я, отвернувшись и украдкой смахнув слезу.
– Жаль, – еще одна улыбка, – мне так хотелось еще пожить. И наконец соблазнить тебя не в повозке, а в нормальной постели, со свечами и прочим дерьмом. – Бледные губы широко улыбнулись, она засмеялась, но смех перешел в кашель. – Медный, – рука протянулась ко мне, – не дай им узнать, кем я была. Слышишь, не дай!
– Не дам! – пообещал я, и это обещание я намерен сдержать.
Мы замолчали. Она закрыла глаза, а я смотрел на нее и не мог думать ни о чем другом, кроме как о несправедливости жизни. Почему от нас уходят такие люди, как Холодок, а всякие твари остаются жить.
– Снег пошел, – чуть слышным шепотом проговорила лейтенант. – Все же я дожила до зимы. – Она закрыла глаза.
На ее губы упала крупная снежинка и уже не растаяла. Холодок выдохнула и умерла.
Я отполз в сторону от тела, давясь слезами.
Из кустов высунулась морда в шлеме солдат князя. Высунулась, придирчиво осмотрела поляну и исчезла.
– Здесь они, – заорал солдат, – господин полковник, нашел я их!
Он выбежал на поляну и кинулся ко мне:
– Ты как? В порядке?
– В порядке, – ответил я, – даже не ранен. Да ты князем лучше займись, досталось ему. – Я отпихнул пытавшегося ощупать меня солдата, он ошалело поднял глаза. – Вон там он, у камышей, – кивнул я себе за спину.
Солдат бросился туда, послышался вздох облегчения.
– Живой! – произнес он.
Каждый, кто выходил на поляну, считал своим долгом осведомиться о моем здоровье и ощупать для верности, может, сгоряча я ничего не чувствую. Но я чувствовал, чувствовал, как накатывают слезы, а в груди разрывается сердце.
Грамаль мертв, и это славно, но с ним ушло слишком много моих людей. Если не считать Валета, я единственный, кто остался жив из притащивших колдуна сюда.
Валет влетел на поляну вместе с полковником, и пока командир раздавал указания, этот недоумок кудахтал надо мной, как клуша над цыпленком. Я толкался, рычал, грозил выбить ему все зубы или отправить его вслед за Холодком. На последнее Валет среагировал. Он заткнулся и сел рядом со мной.
– Он умер? – недоверчиво глядя мне в глаза, спросил Валет.
– Да, эта сволочь в колдовской мантии утопила его. – Я не стал говорить, что сам оттащил тело лейтенанта в трясину.
– Что с Грамалем? – прервал нашу задушевную беседу полковник.
– Мне пришлось убить его, – сообщил я, чем вызвал крайнее неудовольствие полковника. – А вы бы предпочли, чтоб он убил меня и князя? Он хотел и едва не сделал этого.
– Ладно, пошли домой, там разберемся, – вздохнул полковник.
Конечно, ты бы предпочел, чтоб я сдох, а с князем и Грамалем ничего не случилось. Вот тогда бы тебе и награды, и повышения, и пенсия от князя. Но сойдет и так.
– Собираемся, – приказал он. – Грамаля упаковать, не дай бог оживет. Соорудить носилки для князя.
По возвращении князя сразу же перепоручили лекарям, благо их в Лесфаде пруд пруди. Нас с Валетом для острастки поместили в тесной комнатенке, забитой старыми сломанными мечами и одним нещадно чадящим факелом, что почти не давал света.
Надеются, собаки, что с горя на сталь начнем кидаться. Зря надеются. От многих клинков уже ничего не осталось, сырость сожрала их, другие разлетались в пыль, стоило к ним прикоснуться. Наше оружие они на всякий случай отобрали. Валет выбрал место посуше и привалился к стене.
– Как думаешь, сержант, что с нами будет? – спросил он.
– Что будет, что будет? – передразнил я его. – Ничего не будет, – не глядя в сторону Валета, произнес я. Меня привлекла рукоять искусной работы с огромным черным камнем, украшавшим ее. – Повесят нас – Я взвесил ее на руке. Хороша! Клинок вон давно истлел, а ей хоть бы что, даже не заржавела нигде. – И вся недолга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128