— Что же касается молодых супругов, — продолжал насмешливо граф, — то я беру на себя устроить им приятный медовый месяц.
Он снова сел и взял несколько чистых листов.
— Ваш собственный интерес служит мне гарантией за вас, — сказал он, обращаясь к Конти. — Вы начнете сейчас вашу роль. Держите! — И он подал ему подписанное приказание повиноваться сеньору Конти Винтимилю, как ему самому.
Конти едва мог сдержать свою радость, получив это приказание.
Затем Кастельмелор взял два пергамента, на которых пишутся королевские указы, и поспешно исписал их.
— Прикажите запрягать! — сказал он Конти. — Я еду к королю.
Конти сейчас же вышел.
Оставшись один, Кастельмелор присел, обхватив голову руками, как бы стараясь лучше обдумать что-то.
— Да, все так, — сказал он наконец. — Свершилось! Я достигну долгожданной цели. Я поклялся… Ну, что же! Я буду клятвопреступником! Разве это слишком дорогая плата за корону? Прочь угрызения совести! Я посмотрю, найдете ли вы дорогу к моему сердцу через королевскую мантию.
Он положил в карман два пергамента. В эту минуту Конти возвратился.
— Сеньор, — сказал он, — ваша карета ждет вас.
— Едем.
— Еще одно слово… Я не все сказал вам, что знаю. Ваш брат Симон Васконселлос в Лиссабоне.
Кастельмелор остановился. Брови его нахмурились.
— Мне говорили это, — прошептал он. — Вы его видели?
— Да, видел… в Хабрегасе: с инфантом и королевой.
— Да, его место там! — с горечью сказал Кастельмелор. — Дай Бог, чтоб он не попался мне на пути!
Дойдя до конца лестницы, он прибавил:
— Оставайтесь здесь и будьте готовы явиться по первому моему требованию. Поручите арест монаха какому-нибудь офицеру, хотя бы падуанцу. Вам я дам более важное поручение.
В эту минуту Альфонс был очень занят. Его зять, Карл И, прислал ему три пары маленьких собачек из породы болонок.
Король вдруг почувствовал сильную привязанность к крошечным животным. Он запирался в своих комнатах и проводил целые дни, любуясь на возню собачек или расчесывая золотым гребнем их волнистую шерсть.
Само собою разумеется, что занятый таким важным делом, король не принимал никого, но Кастельмелор, конечно, не входил в этот счет. Его пропустили, не говоря ни слова, и даже не доложили о нем.
Он вошел. Король лежал на ковре и подставлял свою голову этим маленьким животным, которые с азартом теребили королевские волосы.
Альфонс был так погружен в это занятие, что не заметил Кастельмелора.
Кастельмелор несколько мгновений молча глядел на него. На губах его мелькнула улыбка презрения.
— Неужели будет преступлением, — прошептал он, — столкнуть с трона такого человека? Какая разница между ним и этими болонками?
Но он пришел не для этих рассуждений. Поэтому он принял выражение веселого добродушия, в свою очередь растянулся на ковре, но собаки в испуге разбежались.
Король нахмурил брови и печально поглядел на собачек, которые остановились на некотором расстоянии от незнакомой головы Кастельмелора.
— Неужели мне нет ни на минуту покоя? — закричал он, вставая и с гневом топая ногой.
Это движение дало другое направление страху болонок: они спрятались за Кастельмелором. Видя, что он не опасен, они бросились все разом к нему и продолжили прерванную забаву.
Одно мгновение король даже чувствовал зависть, но вскоре вид Кастельмелора, которому волосы закрыли лицо, изменил расположение его духа. Он опустился на колени и стал возбуждать рвение маленькой своры, в чем, впрочем, не было нужды, при этом он очень громко смеялся, совершенно не помня себя.
Но всякое удовольствие имеет конец. Альфонс наконец поднялся с колен и, задыхаясь, упал в кресло.
— Ха!.. Ха!.. Ха!.. — засмеялся он. — Встань. Ты уморишь меня! А! Ты славный малый, Луи! Это очень забавно! Я никогда так не забавлялся.
Кастельмелор повиновался и, откинув назад волосы, открыл свое смеющееся лицо.
— Почему ты не всегда так любезен, граф? — радовался Альфонс. — Сегодня я не променял бы тебя на две пары болонок!
— Это потому, что я сегодня очень весел, — отвечал Кастельмелор, — я нашел средство навсегда избавить ваше величество от всяких забот, связанных с вашим верховным саном.
Кастельмелор чувствовал, что краснеет, произнося эти слова, которым его хищнические планы придавали коварное значение. Но Альфонс ничего не заметил, пораженный мыслью никогда не заниматься больше ничем, что имело бы хоть тень серьезного дела.
— Какое же средство?! — воскликнул он. — Говори нам скорее твое средство, граф, и я дам тебе все, что ты захочешь, если только есть на этом свете что-нибудь, чего ты еще можешь хотеть.
— Я ничего не хочу, ваше величество. Долго было бы объяснять, в чем состоит мое средство; но покажу его примером. Вы не любите подписывать бумаги…
— О! Нет! Нет!
— Я заказал штемпель, представляющий подпись вашего величества.
— Превосходно, граф! И ты больше не будешь заставлять меня подписывать эти мерзкие пергаменты?..
— Никогда, ваше величество… Вот последние два.
При этих словах, произнесенных взволнованным голосом, Кастельмелор вынул из своего портфеля два приготовленных им пергамента.
При виде их король побледнел и отскочил, как ребенок, которому подносят какое-то горькое питье.
— Но это измена, граф! — сказал он. — Вы обещаете, что я не буду больше ничего подписывать и в ту же минуту даете мне эти бумаги?
— Но это последние, ваше величество.
— Убирайтесь к черту!
— Как вам угодно, ваше величество, — сказал Кастельмелор, убирая бумаги обратно в портфель. — Я думал, что королевская охота доставит вам удовольствие…
— Королевская охота! — воскликнул Альфонс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79