И хотя от государства ему никакого вознаграждения за то не причиталось, он желал все выведать. Призвание влекло его.
Симилор был существом не без слабостей, а господин Барюк обладал замашками и хваткой прирожденного сыщика. Силы противников были неравны.
Господин Барюк взял банку с синей краской и принялся усердно размешивать. Встал он так, чтобы слышать каждое слово Симилора.
А тот, строя из себя преуспевающего пройдоху, нашептывал госпоже Вашри:
– Перед вами откроются все блага вселенной, драгоценные шали, свадебные торжества, места в первом ряду, и все прочее, да что там, при вашей-то красоте еще и не то будет, не бойтесь!
И добавлял во всеуслышание:
– Вы им не верьте! Когда имеешь дело с этими кровопийцами, известно чем тут пахнет! Поглядите-ка как следует на эту троицу: старик и две молодки. Черная, которая слева – сестричка того самого нотариуса, которого я караулил, пока господа Пиклюс и Кокотт шуровали в дому. Белобрысая – у той наследства тыща миллионов, да вдобавок принцесса. Старик ей опекун, уж он там руки греет! Вы им не верьте!
– Как! – воскликнула госпожа Вашри. – Так он, выходит, из Черных Мантий!
Неудивительно, что господин Барюк навострил уши. Слушатели теснее сгрудились вокруг Симилора.
– Графиня, вот уж волчица! – продолжал он, невольно приглушая голос. – Я и сам в этих делах никогда не был невинным младенцем, который только вылез на свет. Но ведь слышишь разговоры то там, то сям, разве нет? В конце концов начинаешь кумекать. Сам руки греет, графиня ихняя тоже. Эта графиня изображала монашку в особняке на улице Терезы, когда полковник помер, и она была близкой подружкой господина Лекока, что стал Хозяином после смерти полковника. Господин Лекок пообещал сделать ее герцогиней.
– Взялись за кисти! – приказал тут Вояка Гонрекен. Мастерская покорно принялась за работу.
Граф с девицами только что вышли через дверь, ведущую в сад. Господин Барюк молча вернулся на боевой пост, решив больше не спускать глаз с этого заговорщика Симилора, который, сунув ладони в вырезы старой безрукавки, в серой шапке на одно ухо и важно выбрасывая свои голые ноги, подошел к Эшалоту, второй половинке Геракла. Эшалот с умилением указал ему на мирно задремавшего Саладена. Любой другой ребенок давно бы задохнулся от того доброго шматка колбасы, какой Эшалот затолкал ему в глотку, но Саладену все было нипочем.
– Амедей, – с чувством сказал Эшалот, – этот малец еще будет вспоминать сей великий день, когда его отучили от соски. Я себе один хлеб оставил, всю пищу ему отдал. А тебя-то, папашу, гляжу, это нисколько не трогает!
Симилор пожал плечами:
– Тебе не дано меня понять. Я работаю ради него. Не исключено, что его возьмет разобрать по косточкам семейство Вашри, я там завел для нас знакомства.
– Да ни за что! – вскричал Эшалот. – Не желаю, чтобы его разбирали по косточкам!
– А кто ты такой? – холодно заметил Симилор. – Взялся за роль преданной собачки, ну и играй ее. А у меня дар преуспеяния с помощью женщин и козней. При тебе ребенок останется среди простолюдинов; со мной он станет хлыщом и проходимцем, а в наш просвещенный девятнадцатый век это открывает все дороги!
– Амедей, ты нас погубишь! – вздохнул Эшалот со смешанным чувством упрека и восхищения. – Ты способен соблазнить кого угодно, но в сердце у тебя нет родительских чувств.
– Смирно! – загремел Вояка Гонрекен. – Чтобы у меня все до одного были заняты своим делом! Подпустите-ка тут, как крокодилы пожирают негра: публика это любит. Господин Барюк, подправьте чуток женщину-скелет: что-то ребра у нее кривоваты. Уж коли эти налетчики намерены спалить нашу мастерскую, то хоть погибнем с честью. Эй, госпожа Вашри, покажите-ка вашу грацию и таланты; я сейчас тут эффекту подпущу!
Вскорости вся сказочная фабрика заработала полным ходом. Нельская башня предстала во всей своей средневековой ветхости; Симилор вытянул свои несравненные голени, Эшалот надул свою знаменитую грудную клетку; Каскаден поднял лапку дитя несчастной любви, а мадемуазель Вашри, на которую страшно было смотреть, продемонстрировала свою грацию. В это время Паяц, Медведь и Альбинос встали в позу среди чудовищно облезлых чучел тигров, картонных крокодилов и набитых соломой рыб. Вояка Гонрекен, осененный вдохновением, мазал, господин Барюк махал кистью, капралы малевали, мазилы красили; тошнотворного цвета краски ручьями текли со всех сторон. Вот было зрелище!
Снаружи под лучами зимнего солнца расстилался сад, почти превратившийся в дремучий лес, но просторный и заросший старыми большими деревьями. Повсюду, куда проникали лучи, блестела мокрая трава; в тени еще лежал снег, весь ноздреватый от больших талых капель.
Выйдя из мастерской, девушки подставили лица свежему воздуху и упоенно вдыхали его. Граф же, попав из тепла в холод, с дрожью запахнул шубу на больной груди.
Он долго и надрывно кашлял. Когда приступ прошел, на висках блестели капли пота и два красных пятна проступили посреди бледных скул, изборожденных грубыми складками.
– Развалюху на снос, – повторил он, указывая на мастерскую. – Смысл всей затеи в этом превосходном участке.
– По-моему, сделка славная, – добавил он, переводя дух. – Я все разузнал досконально и немножко поднаторел в делах. А все ради вас, принцесса, деточка моя дорогая.
Он поймал на себе пронизывающий и тяжелый взгляд Розы, невесело улыбнулся и проговорил, обращаясь к ней:
– Ваш брат меня не знает, мадемуазель, и никто не знает.
Он испустил глубокий вздох и понял руки ко лбу.
– Вам лучше, друг мой? – сочувственно спросила Нита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159