Каково, а? Принцесса! Они поднялись прямо ко мне, потому что консьержка рассказала им, что я была другом вашей семьи. Я как раз жарила мясо для моей племянницы, и они видели, что стесняют меня. Я сказала им: «Мать умерла, а сын шляется Бог знает где». Старуха монахиня перекрестилась и забормотала: «Слишком поздно! Слишком поздно!» Она раз пятнадцать повторила эти слова. Принцесса довольно миленькая, но с гонором.
И чем сегодня принцессы лучше других? Ты скажешь, у них есть деньги? Возможно, есть, но не всегда. Если ты не совсем дурак, то знаешь, что делать. Разведай, разнюхай, а там, глядишь, и тебе перепадет. Голову даю на отсечение, все это неспроста! У них был такой вид, словно они собирались осчастливить мадам Терезу. Но, как сказала старуха, слишком поздно, слишком поздно!
– Спасибо, мадам Марселина, – повторил Ролан и шатающейся походкой направился к двери. На пороге он остановился. – Я хотел бы знать, где моя матушка?.. – тихо произнес он.
– Где твоя матушка? – переспросила соседка. – О бедная женщина, да где ж ей быть!.. А, поняла, ты хочешь знать, где она лежит? Если бы не моя племянница, я завтра проводила бы тебя туда. Впрочем, и самому найти нетрудно: кладбище Монпарнас, от главной аллеи третий поворот направо. Пройдешь с десяток шагов и увидишь красивый фамильный склеп с гербами повсюду, позолотой и всякими надписями. Я припоминаю имя де Клар, остальные имена были английскими. Я нарочно обратила внимание, потому что хотела принести венок на могилу мадам Терезы. Она лежит позади склепа. И вот ведь странно: она сама выбрала это место. Купила землю и никому ни словечка не сказала… Де Клар, хочешь записать?
– Нет, – ответил Ролан, – я запомню.
Он вышел. Соседка закрыла за ним дверь.
В бывшей квартире его матери продолжали шумно веселиться. Ролан поспешил спуститься вниз. Проходя мимо комнаты консьержки, он прикрыл лицо шалью. Выйдя на улицу, он побрел куда глаза глядят, повторяя про себя имя де Клар, которое казалось ему смутно знакомым.
Дойдя до перекрестка Аббэ, он увидел, что там светло как днем: в доме позади караульни давали праздничный бал. Красное полотнище, развевавшееся на зимнем ветру, гласило: «Бал у Нельской башни».
Однако в Париже время бежит быстро и мода меняется каждый день. Вот и вокруг «Нельской башни» шум стал постепенно стихать, и ей грозило скорое забвение, как и прочим парижским причудам. Штаны буриданов были заляпаны грязью, пышные корсажи Маргарит бургундских утратили прежний шик, словно трех недель поста оказалось достаточно, чтобы костюмы изрядно поистрепались.
На Пасху они превратятся в лохмотья, а на Троицу очутятся в сточной канаве. Такова наша изменчивая жизнь: кружева истлевают, и я слыхал немало историй о людях, с мешком за плечами бредущих по мостовой, где когда-то весело крутились колеса их экипажей.
Ролан шел, согнувшись в три погибели, закутав голову шалью. Одинокая женщина в праздничный вечер рискует стать жертвой грубых приставаний, но у тех, кто сталкивался с этим тощим убогим существом, пропадала охота смеяться. Из-под шали, надвинутой на лоб и напоминавшей монашеский капюшон, раздавались глухие стоны. Согбенная фигура и шаткая походка наводили на неприятные мысли о безумии, либо тяжелом опьянении, либо крайнем истощении. Парижане нередко путают эти три вещи, что, несомненно, является блестящим оправданием претензий Парижа на звание самого утонченного города в мире.
Ролан шел, ничего не замечая вокруг. Пятна света и неясный праздничный гул утомляли глаза и раздражали слух. Время от времени в опустошенном мозгу всплывали отрывочные бессвязные мысли.
«Она говорила о бумажнике и двадцати тысячах… В комнате покойницы веселятся… Она умерла… Матушка умерла!..»
Страх и смятение охватили Ролана.
– Матушка! – произнес он. – Бедная матушка! Как же я виноват перед нею! У нее никого не было, кроме меня. Когда я исчез, она умерла… Умерла!
Рыдания сотрясли его грудь.
– Умерла, умерла, умерла! – повторил он трижды. – Она лежит за склепом этих богачей, де Кларов… Она знала их… На том листке, что она мне дала, было написано: Раймон Клар Фиц-Руа, герцог де Клар!..
Свою тайну бедная женщина унесла с собой в могилу, и Ролан не испытывал ни малейшего желания разгадать ее.
Воля, надежда, страх оставили Ролана, им на смену пришло глубокое душевное оцепенение. Лишь мысль о матери не давала ему покоя, он плакал о ней, словно заблудившийся ребенок. Единственным его желанием было найти ее могилу и опуститься на землю рядом с ней. О том, что с ним будет дальше, он не задумывался.
Итак, он направлялся к кладбищу Монпарнас, но он даже не побеспокоился узнать, правильно ли идет, и лишь по чистой случайности выбрал верный путь. Он шел к своей цели, как возвращаются домой после долгого томительного путешествия.
«Я недостаточно ее поблагодарил, – подумал Ролан, вспомнив о соседке. – Она пять ночей ухаживала за матушкой, на ее руках матушка умерла».
На углу улицы Ансьен-Комеди он вдруг остановился и резко выпрямился, прижав руки к ноющей ране. Он стоял, оглядываясь, словно человек, желающий узнать, где он находится.
Но не дорогу искал Ролан. В бреду, в лихорадке он тщился отыскать виновника своих бед.
– Мою мать убила Маргарита! – вслух сказал он. Ролан бросился вперед, словно намереваясь схватить убийцу. Ноги не слушались его.
– Нет, нет, – бормотал он, – мне нельзя медлить. Я слишком долго оставался там. Я должен найти Маргариту!
Он брел, держась за стены, силы были на исходе. Так он прошел всю улицу Ансьен-Комеди. Ролан едва держался на ногах, голова его горела, перед глазами плыло, но он упорно искал Маргариту, чтобы ее убить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159