Желание убежать разгоралось в нем все сильнее. У него оставалась лишь одна ночь. Завтра между ним и матерью встанут тяжелые тюремные врата. И тогда тайна, которую он сохранял с таким трудом, станет всеобщим достоянием. Мать узнает обо всем не от него, Ролана, коленопреклоненного и умоляющего о прощении, но от уличных прохожих или из сухих судебных отчетов.
Он не удивлялся вспыхнувшей с такой силой любви к матери, но сожалел, что недостаточно любил ее прежде. Сейчас он готов был не задумываясь тысячу раз рискнуть своей жизнью, дабы избавить ее от позора и горя.
Ему представилась убогая комната, одинокая больная мать. Сколько дней провела она в напрасном ожидании! А ночей! Она часто шептала ему на ухо: «Все, что у меня осталось, – это ты!..»
В поисках одежды Ролан обыскал всю комнату и вернулся к ширме. Его сердце и голова были переполнены мыслями и чувствами, но желудок жаждал пищи. Даво мирно посапывала в кресле. Ролану пришла в голову блестящая мысль: а не связать ли сиделку, предварительно заткнув ей рот кляпом, потом раздеть и обрядиться в ее платье?..
Даво была крепкой женщиной. В нынешних обстоятельствах она уложила бы Ролана одним щелчком, но он не задумывался об этом. Мысль воспользоваться одеждой Даво отвлекла его на время от печальных раздумий. Стоя у края ширмы, он разглядывал сиделку, лелея в сердце воинственные намерения. Намечая план атаки, Ролан по великодушию своему прикидывал, каким образом уменьшить ущерб, который будет нанесен бедной женщине. Даво и не подозревала о грозящей ей опасности.
Однако Ролан вновь отвлекся: соблазнительный запах достиг его ноздрей. Одна и та же вещь может произвести совершенно различное впечатление на разных людей. При виде обеда, с отвращением оставленного сиделкой, у него разыгрался тот завидный аппетит, что знаком лишь выздоравливающим юношам. Он по-прежнему размышлял о матери, о своих планах, о Даво, связанной и с кляпом во рту, но теперь он размышлял с набитым ртом.
Господи, как вкусно! Никогда прежде он не ел с таким наслаждением. Хлеб казался воздушным, от куриного крылышка исходил небесный аромат, а вино! Отличное винцо! За здоровье славных сестер! Ролан засмеялся, ему хотелось петь. Вперед, к свободе! После такого пиршества он справится с полудюжиной сиделок!
Будущее казалось прекрасным, как мечта. Вперед, к свободе! Нужно лишь распахнуть двери, а за ними он найдет свою мать, возможно, счастливую и здоровую!
День прибывал, уличный шум становился все сильнее. Монастырь стоял в тихом квартале, но Ролану время от времени чудилось, что он слышит веселый праздничный гул и тот монотонный хриплый звук, который сопровождал его, когда он в последний раз выходил из дома, – звук карнавальных рожков.
Его мысли, откликнувшись на воображаемый зов рожка, приняли иной оборот. Ролан погрузился в печальные воспоминания о своих приключениях, как вдруг на улице раздался частый стук копыт по мостовой и скрип колес.
– Прошу открыть ворота! – прокричал чей-то голос, позволивший Ролану определить расстояние между приемной и воротами. Теперь он твердо знал, в какую сторону бежать, после того, как он разделается с сиделкой и завладеет ее одеждой.
Неожиданно обитель пришла в движение. В коридорах послышались торопливые шаги, приглушенные голоса, повторявшие два слова:
– Господин герцог! Господин герцог!
Ролан живо спрятал остатки обеда в самый темный угол приемной и улегся в постель. Как раз вовремя! Створки ворот с треском распахнулись, Даво подскочила в кресле и проснулась.
ГОСПОДИН ГЕРЦОГ
Исполняемый годами ритуал приема в обители господина герцога на сей раз был нарушен, что для сестер явилось наилучшим доказательством серьезности и важности происходящего.
Мать Франсуаза Ассизская покинула свою келью задолго до прибытия герцога. Она ожидала путешественника с нарастающим нетерпением, считая минуты. Выйдя из экипажа, запряженного четверкой лошадей, господин герцог встретил свою тетушку в вестибюле. Она опиралась на руку настоятельницы.
Как обычно, с отцом прибыла Нита, маленькая принцесса, стройная, грациозная, надменная. На ней был дорожный костюм, что указывало на окончание траура. Нита подставила лоб монахине, и та рассеянно поцеловала девочку.
– Красива, как и ее сестра, – произнесла мать Франсуаза.
Лицо герцога слегка омрачилось, Нита побледнела и опустила глаза.
– Мой дорогой племянник, – продолжила монахиня, – я благодарна вам за поспешность, с которой вы откликнулись на мой призыв. В сложившихся обстоятельствах я не полагалась полностью на собственное суждение, но следовала мудрым советам. Речь идет о семье Кларов – единственный мирской интерес, который я сохранила в моем уединении с разрешения моих наставников и уповая на милосердие Божье.
Герцог молча поклонился.
– Принцесса, дитя мое, – обратилась монахиня к девочке, – пойдите поиграйте в сад.
Но вместо того чтобы подчиниться, девочка подошла к монахине, взяла ее морщинистую руку и почтительно поднесла к своим губам.
– Дорогая тетушка, – сказала она удивительно мелодичным, но твердым голосом, в котором слышались интонации взрослой женщины, – я более не ребенок. У моего отца не осталось никого, кроме меня, и я хотела бы всегда быть рядом с ним.
Пожилая монахиня пристально взглянула на девочку, в ее глазах промелькнуло странное волнение.
– Вы хорошо помните вашу сестру Раймонду, принцесса? – тихо спросила она.
Глаза Ниты наполнились слезами, господин герцог нахмурил брови.
– Хорошо, – продолжала монахиня, – вы и в самом деле более не ребенок. Да благословят вас Господь и Пресвятая Дева, дитя мое!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159