Сначала я увидел костюм Джам-Паоло, не костюм, а мешок с красным месивом. Потом мне долго ничего не попадалось.
Затем между двумя большими камнями я разглядел клочок материи, вроде как голубой.
На Николасе Смите была голубая матросская блуза.
Сдвинуть камни я не мог, а потому просто сунул руку в щель.
Сунул – а там что-то теплое. Нечего больше искать; ясно – Смит там, расплющенный в лепешку.
Останков священника я так и не нашел, разве что капли запекшейся крови, разбрызганной по камням, принадлежали ему...
– Ну а маркиз Кориолан? – спросила старуха сдавленным голосом.
– Этот последним был, – тихо-тихо продолжал Лейтенант. – Я весь завал обыскал. А после вижу: в стороне, в овраге, белеет что-то на черной траве. У меня кровь застыла в жилах. Тело не было искалеченным. Молодой хозяин лежал на спине и будто спал.
Когда я подошел ближе, раздался оглушительный удар грома и порыв ветра задул фонарь. Настала кромешная тьма.
Затем в ночи вспыхнула молния и осветила тело, великолепное, точно мраморная статуя, без единой царапины, с прекрасным, как у женщины, лицом, обрамленным черными кудрями; я увидел белоснежный лоб и широко раскрытые глаза.
Старуха забормотала себе под нос слова молитвы.
– И ты не решился ударить мертвого, палач? – спросила потом женщина так тихо, что я едва расслышал ее голос.
Вместо ответа Лейтенант с шумом отпихнул табурет – и тут же крикнул, вскакивая на ноги:
– Молчать! Нечего переживать из-за всякой ерунды. Это их дела, вот пусть они сами между собой и разбираются.
Теперь Куатье снова оказался в поле моего зрения. Я видел со спицы его геркулесовы плечи; он стоял, устремив взгляд на портрет старика.
Потом Лейтенант жестом подозвал Гуляку, и они оба принялись молча разглядывать то деда, то внука.
– Старик как будто насмехается над всем миром, – процедила наконец женщина.
– Да, а молодой отвечает: смеется тот, кто смеется последним, – возразил Лейтенант.
– Так он же умер! – всплеснула руками Бамбуш.
– Да разве они умирают! – воскликнул бандит, пожав плечами. – Они отправляются в гости к сатане, а потом возвращаются на землю.
Тут Куатье хлопнул себя по лбу: видно, вспомнил что-то важное.
– Ах ты, Господи! – крикнул он. – Главное-то я забыл!
– Скорей стели и грей постель, – торопливо продолжал Лейтенант. – Хозяин велел передать тебе, что сегодня долго засиживаться не станет, ляжет, мол, пораньше... Эй! Слышишь?
Где-то у меня за спиной, далеко-далеко внизу раздался тук тяжелых шагов, кто-то поднимался по лестнице, ведущей, надо думать, прямо в мой чулан.
Старуха насторожилась. Она стояла теперь прямо против меня. Лампа освещала ее лицо.
От ужаса женщина побелела, как полотно.
Рука, сжимавшая бутылку, замерла на полпути ко рту, потом дрогнула и безжизненно опустилась.
– У меня-то ведь тоже из головы вон! – в отчаянии воскликнула Гуляка. – Господи Боже мой! Что же делать? Дитя-то невинное!
Это она обо мне...
– Какое еще невинное дитя? – нахмурившись, спросил Лейтенант.
Бамбуш-Гуляка в двух словах рассказала ему о том, как я появился в доме и как она, вопреки здравому смыслу, жалилась надо мной.
– Он такой же бледный и красивый, как они, – добавила женщина.
Лейтенант разразился зловещим хохотом и прошептал:
– Во рву всем места хватит.
У меня все внутри похолодело, и я решил отчаянно сопротивляться, однако не смог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Шаги на лестнице смолкли.
– Отдыхает на площадке, – пояснила старуха и добавила:
– На парнишку мне, сам понимаешь, наплевать, но прежде, чем что-нибудь делать, глянь на него хоть одним глазком.
Она взяла со стола лампу, подошла к моему укрытию и толкнула дверь ногой.
Лейтенант следовал за Бамбуш, ворча сквозь зубы:
– А чего мне на него смотреть?
Однако, когда женщина подняла лампу и осветила мое лицо, Куатье остолбенел, а потом попятился и пролепетал:
– Еще один! Затем он перевел взгляд на портрет маркиза Кориолана.
На лестнице вновь послышались шаги.
– А ну, вставай! – грубо прикрикнул на меня Лейтенант.
– Вставай, вставай, да поживее! – поддакнула старуха ворчливым голосом, в котором, однако, сквозило волнение.
От бесчисленных ушибов и ран, которые я получил, когда волны швыряли меня на прибрежные скалы, тело мое словно окаменело.
Кажется, я сохранил только дар речи.
И я проговорил, вроде бы даже с улыбкой:
– Если вам вздумается меня убить, то сделать это будет несложно.
Лейтенант опустил глаза. Казалось, в душе его боролись противоречивые чувства. Старуха влезла с объяснениями:
– Пока он сюда добирался, ходьба его разогревала, а теперь, поди, вся кровь в жилах застыла.
Тот, кого они величали Хозяином, был уже совсем близко, за своей спиной я слышал его надтреснутый голос:
– Видали, как башня рухнула! Будто только нас и дожидалась. Бывает же!
И говоривший сухо рассмеялся, но никто из его свиты ему не ответил.
Лейтенант между тем принял решение. Он подхватил меня на руки и, не слишком церемонясь, перекинул через плечо.
Старуха проводила нас до ступенек и, закрывая за нами дверь, прошептала:
– На сегодня покойников уже довольно. Хоть этого пощади.
Лейтенант почти бегом спустился с лестницы, и мы оказались на улице, где по-прежнему свирепствовала буря.
Он поставил меня у стены и спросил:
– Вы можете идти, молодой человек? Я ничего против вас не имею и готов отпустить вас на все четыре стороны.
– Даже чтобы спасти свою жизнь, я не в состоянии сделать ни шага, – ответил я.
– Вы знаете эти места? – осведомился Куатье.
– Еще пять дней назад я жил в Париже и никогда прежде не бывал на Корсике, – проговорил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166