– Терпеть не могу таких баб!
– Эй, рыбка! Эй, спускайся в подвал! – захохотали его приятели.
Пистолет направился к лестнице, сохраняя на лице выражение гордого достоинства. У самых ступеней он обернулся:
– Если бы вы знали, какое положение я занимала прежде в обществе, вы бы поняли, почему я ищу утешения, пытаясь забыть о своих несчастьях!
Клампен спустился в погребок: через грязное оконце сюда еле проникал с улицы тусклый свет.
Закопченная лампа не могла рассеять полумрак, и в подвале было почти темно.
За прилавком сидел старик в зеленых очках и зеленом козырьке.
Это надо было видеть, придумать такое невозможно.
А увидев эту картину воочию, необходимо описать все как есть, без всяких умолчаний и ненужных преувеличений.
Старик был здесь единственным мужчиной, у этих дам – свои нравы.
Отправляясь в путешествие, они садятся в женский вагон.
Не путайте их с разбитными девицами, которые пьют и курят в Асньере, в компании веселых любителей гребли. Эти дамы не любят шуток, песен и смеха, они боятся мужчин, они уважают себя.
Они относятся к особому классу, классу душевнобольных – самому ужасному из всех.
Они делятся на две категории: одни пьют вместе или парами, другие – в одиночку.
Первых – меньше, и они не так интересны, ибо, напиваясь, эти женщины продолжают жить и могут быть отнесены к рабам известного порока.
Те же, что пьют в одиночку, – настоящие «англичанки», одинокие рыбки, главные посетительницы подобных заведений, живые трупы. Это более ярко выраженный тип: все они похожи друг на друга, все относятся к своему пьянству с исключительной серьезностью и, как русские солдаты, шатаются, прежде чем рухнуть на землю.
Эти дамы всегда подчеркнуто вежливы и не упускают случая потребовать уважения к своему полу; они претендуют на хорошие манеры; никто не знает, откуда они взялись, но они всегда утверждают, что вращались когда-то в высших слоях общества.
Холодно и решительно они погружаются в алкоголизм, как купальщицы в курортных городах смело входят в воду.
Эти особы подобны китайцам, одурманивающим себя опиумом.
Пристрастие этих женщин к спиртному отличается от других видов пьянства… Они знают, что делают. И Бог весть, какие страдания они пытаются заглушить алкоголем.
Чаще всего мне случалось размышлять об этих несчастных женщинах при посещении приютов в Англии, на родине сего безумия.
Среди всех траурных одежд, прикрытых пестрым манто нашей цивилизации, эти, возможно, самые странные и наверняка самые черные.
Пистолет все это знал и ничему не удивлялся. В подвале он сразу заметил вторую лестницу, которая, вероятно, выходила на аллею и по которой обычно спускались в эту преисподнюю.
За лестницей располагалась еще одна маленькая дверь. Она была закрыта.
В подвале собралась дюжина женщин, четверо из них сидели вместе и потягивали пунш.
Еще две играли в домино на графинчик рома.
Остальные сидели порознь и в полном молчании.
Одна из них читала засаленную книгу со штампом публичной библиотеки.
Еще две спали, уронив головы на руки, перед пустыми графинами.
Четвертая, одетая в лохмотья, считала мелочь в матерчатом кошельке.
Следующая, еще молодая и красивая, плакала.
Последняя была худой и костистой, с благородным профилем. Одета она была в очень аккуратное платье из черного шелка, седые волосы тщательно убраны под старомодную бархатную шляпку.
Жозеф Муане, кабатчик, называл ее «госпожой маркизой», что порой вызывало улыбки у этих никогда не смеющихся существ.
Пистолет занял свободный столик между стулом маркизы и лестницей.
Женщины провожали Клампена взглядами.
Любительницы пунша оживились.
– Новенькая, – зашептали они, хихикая.
– Пол-литра водки, – заказал Пистолет, усаживаясь поудобнее.
В зале воцарилось оживление. Как говорят в театре, Клампену удалось произвести эффект. Одна из доминошниц заметила:
– А новенькая-то, видно, крепкая: сразу пол-литра!
Поставив графин на стол, кабатчик протянул руку за деньгами.
Здесь было принято рассчитываться сразу.
Расплатившись, Пистолет неторопливо и методично выпил подряд три рюмки водки.
– Она принимает по три, – прокомментировала доминошница.
Это было красиво. Правда, бывают и такие, что «принимают по шесть».
Откинувшись назад и привалившись спиной к стене, Пистолет смежил веки.
Через несколько минут он «осушил» еще три рюмки, ловко опрокинув их содержимое за корсаж платья Клементины.
На лестнице послышались шаги. Пистолет и бровью не повел. Новый посетитель не стал заходить в шалман. Обменявшись с Жозефом Муане какими-то знаками, он скрылся за дверью.
– Котри, – тихонько пробормотал себе под нос Пистолет, отправляя следующую серию из трех рюмок за корсаж.
Несколько минут спустя на лестнице опять зазвучали шаги. Маленькая дверь снова приоткрылась, и корсаж Пистолета принял следующую порцию спиртного.
Выйдя из-за стойки, Жозеф Муане направился к двери со словами:
– Милые дамы, если кто-нибудь придет, я здесь, пусть меня позовут.
И тоже исчез за дверью.
Вылив в рюмку все, что оставалось в графине, Пистолет залпом опрокинул ее.
Вскоре Клампен начал раскачиваться на стуле.
– Похоже, это ее норма, – заметила доминошница. – Она готова!
Пистолет свалился со стула на пол. Маркиза на всякий случай подобрала подол своего шелкового платья. Больше никто не обратил на Пистолета ни малейшего внимания. Он остался лежать на полу, головой на нижней ступеньке лестницы.
Юноша похрапывал, но при этом, хитрец, потихоньку подползал к дверце и, наконец, неслышно приоткрыл ее.
Теперь он мог смотреть и слушать…
Вечером, вернувшись к месье Бадуа, Клампен сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132