Зашли в Монастырь Креста, где Шота Руставели пописывал "Витязя". Побродили по пустому собору. Русская девушка ступеньки подметает. Солнце купола плавит, а во дворике тенисто, прохладно. Потом отвез ее домой, вернулся, и через час потащился встречать маму: опять толпища, толкотня, духота. Дождь пошел, но духота только усугубилась. Мерзкий дождь, горячий. Долго ждал. Появилась, наконец. Совсем старушка... В среду с утра поехали с Вадимом в Иерусалим. Завернули в Латрун. Поднялись в крепость. Восхищенно глядя вокруг, спросил, был ли я тут с ней. Рюхает. "Да это наше место". Кивнул понимающе. Еще в Эмаус заглянули, в нише в стене византийской базилики кто-то пристроил картинку с иконой Владимирской Божьей матери. Вадик богобоязненно закрестился. По дороге в Старый город заехали в Синематеку, перекусить в кафе над Геенной Огненной, дернули пива как следует, и - пешком в Старый город, по полной программе: Еврейский квартал, Кадро, Стена Плача, арабский рынок, Церковь Гроба Господня, Виа Долороса, Львиные ворота... Церковью Гроба восхищался: "Средневековье!", крестился во все стороны, свечи ставил, пару свечей домой взял: "Мама рада будет." Вернулись без сил. И уж которую ночь сплю плохо... Утром - на море. - Я всегда испытываю облегчение, когда она уезжает, - делюсь с ним. - И сейчас... На самом деле я никогда ее не любил. Никогда не был в нее влюблен... Я вообще никогда никого не любил. А женщины, в которых я был влюблен, иногда даже сильно влюблен, были мне настолько чужды, что даже влюбленность не помогала. С ней этой чуждости нет, она мне близка. Настолько, что без не° уж и не представляю себе... - А у нас (мы просто обменивались монологами, только покачивая головами в знак понимания) - все вместе, и страсть, и дух, такой сплав... Часами занимаемся любовью, такого со мной еще никогда не было... А потом часами стихи разбираем... - Знаешь, это интересное дело, я вот тоже обычно этот процесс не затягиваю, иной раз и рад бы, да.., вот, а с ней - такое ощущение, что можно это делать вечно... - Однажды была страшная гроза, мир за окном раскалывался, дождь, град, ну знаешь, как бывает в Москве, и мы с ней в постели, и такое ощущение накала, единства со всей этой бушующей стихией, единства с хаосом, будто куда-то в преисподнюю несет нас.., и вдруг гроза кончилась, и стало как-то страшно, и неловко, будто жуткую тайну узнали, будто... какие-то мы теперь покинутые.., и даже разъединились и лежали рядом, боясь коснуться друг друга... - А у меня с ней тоже однажды странная вещь произошла, такое было состояние... будто какой-то страшной тягой душу из нутра вытягивает... и я заплакал, просто слезами облился... - А у меня даже с ней иногда... ну знаешь, слишком... слишком много тела. Тлен какой-то ласкаешь... я недавно утопленника видел... на глазах синел, лежал на берегу... и я подумал: вот тело - дунул и нет. Потом встретились у Музея с Володей. Познакомил их. Пошли в Дом Азии, Володя сказал, что там кофеюшка есть симпатичная. Ходили по этажам, ремонт идет, русский мат, наконец нашли кофеюшку, чинно, адвокатишки сидят, бизнесмены. Сели у окна. Я преподнес маэстро и учителю книжицу. Володя поблагодарил. Покрутил в руках: обложка, печать, аннотации. "Ничего,- сказал. - Я дома внимательно посмотрю. Потом поговорим." Заказали по чашке кофе, двойной экспрессо, и круасончик на всех, Вадим попросил еще пиво. Володя: "Кофе с пивом?!!" Вадим страшно смутился, как деревенщина, попавший на завтрак аристократа. Потом долго мучился своей промашкой, что Володя про него подумает. Дома попросил Володин сборник. Остался в недоумении. Потом бросился свою рукопись править. "А ты знаешь, я тут девиц видал, из Африки они что ль? ну точно как у меня в стихах "из-за дамы с сотнею косичек я большие муки претерпел", вот я сейчас переделал:" из-за дамы с тысячью косичек" - правда лучше?" Я кивнул. "Только слово "дама" к такого рода существам не подходит. Уж лучше "дева". "Да?" Задумался. Вечером заставил меня есенинские романсы петь и любин "освяти поцелуем обратный мой путь", изнасиловал. Я даже позволил себе критическое замечание. Но потрясенный встречей с Володей, он в глубоком припадке неудовлетворения собой даже Любу не защитил: "Да, да, "букашки" - это нехорошо, неконкретно, я скажу ей..." А когда с Володей распрощались, пошли в Музей. - Аа, импрессионисты, - кисло сказал Вадик, - не люблю я их... С них-то все и началось... - Все это безобразие, - говорю. - Вот именно, - поддержал он на полном серьезе. 16.10. Ночью лил дождь, но с утра распогодилось. Поехали на Север. Накрапывало. Поднялись на Фавор. Вкусили грозовых далей Преображения. Потом - на гору Арбель над Тивериадой. По дороге показал ему место, где Саладин крестоносцев разбил, объяснял ему стратегический смысл позиции, и про жару, как латы у них прокалились, что людям и лошадям пить было нечего, Вадиму их жалко стало, а я сказал, что ребята они, конечно, были крутые, но на мой вкус чуток грубоваты. Вадим рассказал, что прочитал у Ливия жуткое описание битвы при Каннах, молчаливую, многочасовую резню стиснутых легионов. Оставили машину у фермы, где ослов сдают на прокат, и пошли в гору пешком. Ну, гора - это громко сказано, так, подъем пологий на полкилометра, манил вид на округу. Шли неспеша, впереди группа туристов, молодые, кажись немчура. Ласково ворчал гром. Густела мгла, часть озера уже пропадала в ней, легкая тревога охватывала, но мы шли, как и тогда, через Клухорский, не отступать же. Уже почти поднялись на вершину, немцы дружно, почти бегом, спускались навстречу, поглядывая на небо, еще небольшой подъем и мы станем у края, одни, над миром. И тут небо ка-ак рявкнет! Прямо над нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152