Но тут, говорю, искусство кончается. "А я не люблю искусства", сказал он, и я похолодел от этого признания... Я вдруг понял, что так провоцирует, жжет меня в его текстах: терзания по тотальной, всепоглощающей и гибельной прозе. Прозе, как событию жизни, а не литературы. Это, как любовь, которой не дано сбыться, любовь разлученных, искусства и жизни, которую вымаливают, требуют с тем большим неистовством, в крик: дайте, дайте, иначе умру! Хочется зачать от этого крика, воплотить... Утро. Восток расправил гигантские крылья туч, и в голове этой страшной птицы встало белое солнце. "Русскопишущая" Глория Мунди в "Вестях" - о том, что ее разбудили "мощные аккорды бауховской прозы": "Потому что у Бауха... глаз - почти очевидца, даже когда он пишет о разрушении Храма. Хотите читайте Иосифа Флавия, хотите - Эфраима Бауха. Еще неизвестно, у кого степень достоверности больше." "Пишет" тот, кто не умеет жить. Или боится. Да, овцы мы. Нас тьмы и тьмы... Русская тирания вся - похоть. Русские - мазохисты, и их государственное устройство вполне соответствует их сексуальным склонностям. Разврат рабства в блаженной, вызывающей свободе от самого себя. "Когда проблеснет заря над горами и выбежит легкий туман на долины, и упокоются дни пламени и улягутся языки огня в Храме Господа, сожженном на горе Дома Его. И ангелы соберутся в хор святой пропеть песню зари, и откроют окна небесные и головы свои вывесят над горой Дома Его, поглядеть: открылись ли двери Храма и поднимается ли облако дыма от воскурений? И содрогнутся: вот Господь, Бог воинств, древний днями, сидит в утренних сумерках на руинах. Укрыт клубами дыма, обут в прах и пепел. Голова упала на руки и горы безутешной тоски на ней. В оглушительной тишине сидит Он и смотрит на пепелище. Гнев миров помрачил веки его, и взгляд застыл в Великом Молчании. А Гора Дома Его еще вся в дыму. Горы пепла курятся, зола горяча и угли шипят, горы, горы пепла, сверкающие, как кучи красных рубинов в сумерках утра. И даже огонь, всегда, днем и ночью, горевший в жертвеннике, и он угас, и нет его. Лишь одинокий всплеск некогда могучего пламени мигает и дрожит, умирая на грудах обугленных камней в сумерках утра." Почему-то мистические еврейские тексты буквально выворачивают своей суггестией и увлекают в такие миры, наглотавшись пространства которых, слышишь вдруг голоса, видишь картины... Никогда не ощущал этого с русскими текстами. Вот - Тютчев. Гений из гениев. (Я храню книгу 1913 - ого года "Артистического заведения Т-ва А.Ф. Маркс, Измайловский просп. N 29" и не покупаю новых изданий.) Но музыка его земная. Она, как плач того, кто знает, что ему не суждено вырваться, оторваться. Она "истома смертного страданья". "Две силы есть, две роковые силы,//Всю жизнь свою у них я под рукой, //От колыбельных дней и до могилы, - //Одна есть - смерть, другая - суд людской." Женя: на ваших повлиял, конечно, развал империй, Англия свою распустила, Россия, Югославия развалились, вот ваши и решили... - За компанию, - говорю, - и жид удавился. Солдат сел передо мной, рядом с толстой теткой. Ремень автомата, перекинутый через плечо, почернел от пота." Тяжело?" - спросила его тетка. Солдат промолчал, лица его я не видел, только крупную бритую голову и мускулистую шею. Тетка вдруг поцеловала его в щеку и, вставая, автобус уже тормозил, сказала:"Шмор ал ацмеха." /Береги себя/ Ты тогда приехала ранней весной. Мы были в Йодфате, где стволы олив гигантскими змеями выползали из каменных дыр на месте крепости Иосифа, потом поднялись на гору Мирон, к могиле рабби Шимона бар Йохая, почитающегося как столп Кабалы, никого не было вокруг, только низкие горы, покрытые лесами, кое-где виднелись серые купола мавзолеев святых, и могила Рабби была в одном из таких мавзолеев, огромный нелепый саркофаг, каменный куб, без всяких украшений, только края отполированы неистовыми губами и пальцами, а на полу вода и листья цветов, мавзолей убирали, драяли, воздух был затхлый, сырой, мы вышли и глубоко вздохнули. Тут пристал, неизвестно откуда взявшийся, богомолец, предложивший за сходную цену помолиться за нас и всех наших родственников, я пошел от него прочь, но ты согласилась, и вот он, дав тебе картинку с равом Овадией, взял тебя за руку и стал, раскачиваясь, произносить благословения на тебя, "на твоего мужа", он кивнул на меня, на "ваших детей" и т.д. "Если бы он знал", - сказала ты, подойдя. "Не уверен, что это его взволновало бы, явный профессионал," - сказал я с наигранным цинизмом. Потом, на одном из соседних склонов, в небольшой лощине, мы легли в ярко-зеленую траву, мягкую, как шерсть щенка, и когда ты распахнула ноги, рядом с розовой раковиной, показывающей мне язык, оказался маленький красный мак... Вечер Бараша. Вторая книга. Называется "Панический полдень". 27 стихотворений. А ему уже под сорок. Человек 15. Верник с супругой, Гробман с супругой, Вайман с супругой, Гольдштейн, опять без супруги, Бокштейн, всегда один, Драчинский, пара старичков, незнакомая поэтесса и бывшая красотка, раздававшая свою новую книгу с "ню" на обложке, и одна молодая красивая девушка в углу. К финишу подошли разжиревший Ханелис и бухой Тарасов. Запомнилось:"На нашем кладбище - весна". Вяло, уныло, грустно. Вечер состарившихся на необитаемом острове. Разболелась нога и не пошел со всеми к морю. "Будем говорить о стихах!" - пел Верник и в который раз цитировал Смелякова, про Любку Фейгельман. Вспомнил, как в 4-ом классе полз под партами чтобы воткнуть перо в жопу самой толстой девочке. Раз мы с Арюшей возвращались из Беер-Шевы после выборов, было уж около двух ночи, лег туман на дорогу, и я почувствовал, что засыпаю. Свернули на бензозаправку, там было неплохое кафе в "деревенском" стиле, столы из грубых досок, дородная марокканка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152