— Стой, знаком!.. Стой, дьявол, стой! — послышались сзади крики солдат. — Братцы, живее!
Ветер тонко свистнул в ушах Салавата. Салават оглянулся. Лошадь переднего солдата увязла по брюхо в снегу. Салават снова взмахнул палками. Слева от него появилось ещё с десяток всадников, преградивших путь. Ударили выстрелы, и сучки посыпались, сбитые пулями с деревьев.
Салават вскинул ружьё и выстрелил в сторону солдат, поспешно второй раз зарядил ружьё, и снова грянул его выстрел. Один солдат и лошадь упали ранеными. Салават хотел перезарядить ружьё, но какой-то солдат бесстрашно бросился на него. Тогда Салават выхватил пистолет и твёрдой рукой, уверенно пустил ещё пулю в грудь преследователя. Он схватил второй пистолет и выстрелил ещё раз. Лес огласился треской перестрелки. Солдаты прятались за стволы деревьев. Салават успел зарядить ружьё в выстрелил, зарядил пистолеты и выпустил ещё по выстрелу. Он тоже старался прятаться за стволы сосен, поспешно отступая. Солдаты пытались настигнуть его, подъезжая и перебегая от ствола к стволу между каждыми его двумя выстрелами. На стороне Салавата было то преимущество, что он скользил на лыжах, тогда как солдаты, перебегая пешком и переезжая на лошадях, вязли в снегу.
Так, отступая все ближе к спасительному спуску с горы, Салават отстреливался около получаса. Ловкий и меткий в стрельбе из лука, он не был таким метким стрелком из ружья и пистолетов. Правда, деревья уберегали его от солдатских выстрелов, но у него кончились запасы пороха и свинца. Салават забил последний заряд и выпустил его в череп солдату, рискнувшему подойти ближе всех.
Пистолеты были пусты. В пороховнице не осталось ни крошки.
Он огляделся. Его преследователей, солдат, было ещё человек двадцать.
Салават взял ружьё за ствол, поднял, как палицу, над головой и изо всей силы ударил прикладом по стволу сосны. Ружьё сломалось.
— Имай теперь! — крикнул Салават, пускаясь бежать на лыжах.
В то же мгновение он упал от удара по голове: один из солдат метнул ему в голову фляжку с водой.
Подоспевшие товарищи удачника били Салавата по голове и спине сапогами.
Он потерял сознание.
* * *
Салават очнулся в избе, переполненной народом. Здесь был начальник отряда поручик Лесковский и несколько человек солдат.
— Очнулся, — сказал Лесковский. — Эка вы, ребята, неаккуратно как. Он, должно, важный вор и живым представлен быть долженствует…
— И так уж, ваше благородие, надо бы с ним легче, да нельзя: он ведь, как бешеная тигра, кидался — восемь человек поранено да трое смертью побито. Нам бы его тут и кончить, да ещё и в живых его же, злодея, оставили.
— Кабы этого вора на воле оставить, он бы народу и более погубил, может, толпу набрав таких же воров.
— Я, чай, таких и не бывает. Нешто это человек, я мекаю, — несмело выговорил маленький солдатик. — Сатана!
— Сатана — так бы его крестом одолеть можно, либо «да воскреснет бог», а ежели флягой — какой он сатана? — презрительно отозвался другой.
— Хватит трепать языками, ребята. Писарь пришёл? — прервал разговоры Лесковский.
— Пошли, ваше благородие, за ним.
— И ладно, ступайте все. Возле дома караулы поставить. Надо строго беречь, коли вправду он Салаватка — награда всем будет.
Солдаты вышли. Лесковский и Салават остались вдвоём.
— Как тебя звать? — спросил Лесковский.
Салават молчал. Он лежал, связанный, на лавке. В голове, разбитой солдатскими сапогами, с каждым ударом сердца отзывалась боль, как бы от новых ударов. Мысли мешались. Он всё ещё не мог осознать, что пришёл конец его жизни, что петля уже накинута на шею, что он в руках человека, которому он должен отвечать.
Когда это дошло до сознания его, Салават ещё упорней замкнулся молчанием.
— Как зовут, говорю, скуломордый? — повторил поручик.
Салават ничего не ответил, закрыв глаза.
«Чёрт его знает, может, ему язык отшибли», — подумал офицер и молча стал прохаживаться по избе.
В сенях застучали сапоги. В избу поспешно вошёл Бухаир.
— Салават, арума! — громко и радостно приветствовал он.
Салават не двинул ни мускулом, не открыл глаз.
— Зови людей. Бурнашку зови, — обратился Бухаир к офицеру.
— Давай Бурнашку, — приказал офицер солдату.
— Бурнашка, гляди злодея, — сказал офицер, обратясь к вошедшему.
Приведённый солдатами башкирин равнодушно взглянул в лицо Салавата.
— Ты бунтовал? Бунтовал?! — наступал на него офицер.
— У меня ярлык ведь! Кончал бунтовать — ярлык дали, велели жить дома, сказали — никто не обидит, а твои солдаты схватили меня… Я ведь дома живу…
— Салаватку знаешь? — перебил офицер.
— Кого, кого? — словно не поняв офицера, переспросил пленник.
— Кто твой атаман был в разбойниках? Главный вор — Салават? — допрашивал офицер, досадуя на непонятливость пленника.
— Ага-ага, Салават был начальник, — признался тот.
— Смотри лучше, гляди. Признаешь?!
— Кого признаешь, господин благородье? — спросил башкирин, изображая недоумение.
— Что дурака валяешь?! Кнута захотел? Повешу, собака! Гляди — признаешь башкирца? — добивался поручик, указывая на Салавата. — Признаешь? Знаешь этого человека?
— Это как, значит, знаю? Нам как знать? Мало какой есть башкирец на свете… Всех ведь не знаешь, конечно…
— Это вор Салават? Правду, смотри, говори, а не то велю тотчас повесить! — угрожал офицер.
— За что нас весить?! Ты Салавата спрошал? Салавата знаю, а его никогда не видал…
— Врёт он, врёт! Знает он Салаватку. С ним вместе, злодей, бунтовал! — закричал Бухаир.
Офицер подступил к Бухаиру:
— Ты кого, сукин сын, указал ловить?! Кого уследил?! Пятьсот рублей захотел получить, вор, бродяга?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157