достижение пусть сурового, но не гибельного для габсбургского государства договорного мира было первым шагом к коренному изменению соотношения сил в Европе. Необходимо было сохранить Австрию – пока ничего больше, и хотя это напоминало положение сателлита, важным было только одно: сохранение потенциальной возможности для будущего освобождения; этому служили годы “исполнительной политики”, 1810-1813, когда всемогущего императора приручила эрцгерцогиня, когда Франц I в 1812 году был вынужден засвидетельствовать своему зятю в Дрездене почтение и предоставить в его распоряжение тридцать тысяч человек для русского похода. Этот поход позволил сделать Меттерниху второй шаг: находясь формально в союзе с Францией, Австрия фактически придерживалась нейтралитета. Нейтралитет после зимней катастрофы Наполеона превратился в конце концов из скрытого в формальный, а затем вооруженный; летом 1813 года он уже выглядел как “вооруженное посредничество” и, как следствие, объявление войны тому, кто не захотел подчиниться посредничеству, – Наполеону. Разумеется, диктатор континента подчинился не австрийскому министру иностранных дел, ибо крушение его господства было следствием многопланового исторического процесса огромного масштаба, но внутри этого процесса Меттерниху выпала ключевая роль, точнее сказать, он сам захватил ее. Вступив в Большой альянс последней, Австрия взяла на себя и политическое, и военное руководство им. Благодаря тому, что она имела решающий голос в принятии исторических решений – меттерниховское “искусство правильного взгляда”, – она на целое десятилетие определила расстановку сил.
Меттерних, который был всего на четыре года моложе Наполеона, когда последнего сослали на убогую скалу в Атлантическом океане, едва достиг пика своей карьеры; он пережил поверженного на 38 лет и, казалось, был призван для того, чтобы за три десятилетия своего пребывания на посту министра и канцлера полностью уничтожить его дело; однако он приветствовал племянника, Наполеона III, как “восстановителя спокойствия и порядка во Франции”. Меттерних умер 11 июня 1859 года, между двумя поражениями Австрии (при Мадженте 4 июня и при Сольферино 24 июня), как за полстолетия до этого он возвысился между двумя поражениями (под Аустерлицем и под Ваграмом).
Если отношение Меттерниха к Наполеону I в период его правления диктовалось борьбой за существование Австрии и будущее Европы, то этим оно ни в коем случае не исчерпывалось. Справедливо отмечалось, что его позднейшая “борьба против ниспровержения, беспорядка и анархий”, в которой он видел “главную тему своей собственной жизни”, существенно определялась опытами с внутренней властной системой солдата-императора. Меттерних ненавидел революцию и более того: он ненавидел любую политическую активность посторонних – а для него таковыми были народы в качестве объекта управления – как источник хаоса и нестабильности; а поскольку Бонапарт представлял “1а revolution incarnee”, то он ненавидел и его. Однако сущность французского императора была двоякой: именно потому, что он “олицетворял” революцию, он сделал ее застывшей, превратив вулкан в оплот. Если молодой Меттерних в период революционных войн и во время активизации Австрии в 1809 году видел в вооружении народа действенное средство борьбы и приветствовал его, поскольку он проводил различие между “добрым, послушным народом” и “мятежными массами”, то с 1810 года он принципиально отвергал народную войну, “мобилизацию страстей”, поскольку опасность представлялась ему более значительной, чем польза. Немецкие добровольцы 1813 года нравились ему не больше, чем санкюлоты 1792 года. В этом он сходился во мнении с Наполеоном: обоим были чужды и неприятны необузданные массы, и он, без сомнения, предпочитал бонапартистскую форму правления национально-демократической, к которой стремилось молодое поколение после 1815 года.
Меттерних вполне понимал величие корсиканца. В этом ему не могли помешать ни преданность Габсбургам, ни верность принципу легитимности. Хотя эти Бонапарты по сравнению с древними княжескими родами Европы казались “нелегитимными”, но, в конце концов, это понятие было относительным и зависело от времени, места и ситуации. Понимание легитимности Меттернихом, о чем мы еще будем говорить особо, постоянно ограничивалось чувством реальности. Этим можно объяснить, что он был согласен сохранить Наполеона во главе Франции, если бы это гарантировало больший порядок, спокойствие и надежность, чем возвращение Бурбонов. Эти соображения наталкивались на возражения союзников Австрии, но прежде всего – на натуру Наполеона. Тем не менее Меттерних никогда не разделял чувства ненависти, которое владело Блюхером, Гнейзенау, Штейном, или личной обиды, которую испытывал царь. Он предрекал, что уход императора с исторической сцены повлечет за собой пятидесятилетнюю гражданскую войну в Европе, прежде чем будут убраны развалины империи-колосса и установится новый порядок. Это пророчество содержало одно заблуждение: дело не в том, что оно не исполнилось сразу же – после Наполеона последовала Реставрация и “система Меттерниха”; но европейская гражданская война продолжалась в действительности намного дольше, чем пятьдесят лет. В сущности, она и до сих пор еще не закончена, если понимать под ней борьбу Европы за установление подлинного единства.

КУЧЕР ЕВРОПЫ

Так называли его современники; часто еще “лекарем революций”. Красноречивые эпитеты, которые свидетельствуют о том, какую выдающуюся роль в политической жизни Европы ему отводили;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31