Конечно, это была нелепая идея: граф посадит его в темницу, а ключ выбросит. Оставался шериф, который теоретически являлся представителем королевской власти. Но едва ли можно было с уверенностью сказать, чью сторону он займет, ибо пока еще не было полной ясности относительно того, кто же все-таки станет королем. «Наверное, – думал Филип, – мне надо на что-то решиться наконец». Он всей душой стремился вернуться в свою обитель, где самым опасным его врагом был Питер из Уорегама...
Гости Уолерана ушли, дверь за ними закрылась, и доносившийся со двора топот копыт затих. Уолеран вернулся к огню и придвинул себе массивное кресло.
Филип был поглощен своими мыслями и не очень-то хотел разговаривать с архидиаконом, но понимал, что обязан соблюсти приличие.
– Надеюсь, я не помешал вашей встрече, – сказал он. Жест Уолерана как бы говорил: «Все в порядке».
– Ей давно уже пора было закончиться, – улыбнулся он. – Такие вещи всегда отнимают больше времени, чем надо. Мы беседовали о продлении сроков аренды епархиальной земли – вопрос, который при наличии доброй воли может быть решен в считанные минуты. – Он взмахнул костлявой рукой, как бы отбрасывая прочь все эти арендные земли вместе с их съемщиками. – Да-а... я слышал, ты неплохо поработал в своей маленькой лесной обители.
– Мне, право, удивительно, что ты осведомлен об этом, – отозвался Филип.
– Епископ ex officioявляется аббатом Кингсбриджа, так что он просто обязан проявлять интерес.
«Или иметь информированного архидиакона», – подумал Филип.
– Господь не оставил нас, – сказал он.
– Воистину.
Они разговаривали по-норманнски, это был язык, на котором говорили Уолеран и его гости, язык сильных мира сего. Но что-то показалось Филипу странным в произношении Уолерана, и чуть позже он понял, что у Уолерана был акцент человека, с детства привыкшего говорить по-английски. Это означало, что он был не норманнским аристократом, а уроженцем Англии, как и Филип, сделавшим карьеру своими собственными силами.
Предположение Филипа подтвердилось несколько минут спустя, когда Уолеран перешел на английский и сказал:
– Хотел бы я, чтобы Господь не оставил и Кингсбриджский монастырь.
Значит, не одного Филипа беспокоило состояние дел в Кингсбридже. Возможно, Уолеран лучше Филипа знал о том, что происходит в монастыре.
– Как себя чувствует приор Джеймс? – спросил Филип.
– Болен, – кратко отозвался Уолеран.
«Тогда очевидно, что он не сможет повлиять на взбунтовавшегося графа Бартоломео», – уныло рассуждал Филип. Похоже, ему придется отправиться в Ширинг и попробовать встретиться с шерифом.
И тут его осенило, что Уолеран – это как раз тот человек, который знает всех наиболее влиятельных людей в графстве.
– А что за человек шериф Ширинга?
Уолеран пожал плечами.
– Безбожный, высокомерный, алчный и продажный. Таковы все шерифы. А почему ты спрашиваешь?
– Раз уж у меня нет возможности встретиться с епископом, наверное, придется обратиться к шерифу.
– Как ты знаешь, епископ мне полностью доверяет, – сказал Уолеран. Легкая улыбка тронула его губы. – Если я могу быть полезным... – Он развел руками, как человек, который рад бы прийти на помощь, но не уверен, что в его услугах нуждаются.
Филип уже было несколько расслабился, посчитав, что опасный разговор откладывается на день-два, но теперь он вновь наполнился тревогой. Можно ли доверять архидиакону Уолерану? Равнодушие Уолерана было явно деланным, в действительности же его просто распирало от любопытства. Однако и не доверять ему причины не было. Он казался человеком вполне здравомыслящим. Но достаточно ли у него власти, чтобы предотвратить мятеж? В конце концов, если ему не удастся это сделать самому, он сможет найти епископа. Внезапно Филипа осенило, что идея довериться Уолерану имела свое преимущество: в то время как епископ мог бы потребовать раскрыть ему истинный источник информации, у архидиакона для этого власти было маловато, и, поверит он или нет, ему придется удовлетвориться лишь тем, что расскажет Филип.
Уолеран снова слегка улыбнулся.
– Если ты будешь слишком долго колебаться, я подумаю, что ты мне не доверяешь.
Филип почувствовал, что понимает Уолерана, который был чем-то похож на него самого: молодой, образованный, низкого происхождения, умный. С точки зрения Филипа, он, возможно, был несколько суетный, но это простительно для священника, вынужденного большую часть времени проводить в обществе лордов и их дам и лишенного покоя блаженной монашеской жизни. Он казался Филипу человеком порядочным, искренне желавшим послужить Церкви.
Филип старался подавить в себе последние сомнения. До сих пор эту тайну знали только он и Франциск. Посвяти он в нее третьего человека, всякое может случиться. Он вздохнул.
– Три дня назад в мою лесную обитель явился раненый, – начал он, про себя моля Бога простить ему его ложь. – Это был воин на прекрасном быстроногом коне. Должно быть, он мчался во весь опор, когда конь сбросил его на землю и, упав, он сломал руку и ребра. Мы перевязали ему руку, однако, увы, с ребрами ничего поделать было нельзя. Несчастный беспрестанно кашлял кровью, а сие есть верный признак внутреннего повреждения. – Говоря, Филип внимательно следил за выражением лица Уолерана. Пока оно не выражало ничего, кроме вежливого участия. – И поскольку состояние его было почти безнадежным, я посоветовал ему исповедаться в грехах. Тогда-то он и раскрыл мне тайну.
Он колебался, не будучи уверенным, насколько полно осведомлен Уолеран о последних дворцовых событиях.
– Я полагаю, ты знаешь, что Стефан Блуа заявил о своих правах на английский трон и получил благословение Церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61