— Ничего я не знаю.
Мы, наконец, вплотную подошли к тому моменту, ради которого я прилетел в Калифорнию и ради которого весь прошедший месяц искал доказательства своей невиновности. Её ответ должен был сказать, были ли все эти усилия напрасными или нет.
— У меня остался еще один вопрос. Затем ты сможешь уйти, чтобы никогда со мной больше не увидеться, — начал я. — Теперь я понимаю, насколько ужасным было твое психическое состояние после того, как погиб Фрэнк и после того, как ты начала принимать лекарство. Вполне естественно, что мир представлялся тебе в черном цвете, и твой мозг рождал мрачные фантазии. Но вот я здесь и хочу тебя спросить… — я сделал глубокий вздох и выпалил: — Ты по-прежнему считаешь, что я убил твоего отца?
Лайза, теребя бумажную салфетку, упорно смотрела на покрытую пластиком поверхность стола и остатки своего гамбургера.
— Я слушаю, Лайза!
— Не могу… — пробормотала она едва слышно.
— Посмотри мне в глаза, Лайза. И ответь. После этого можешь уйти.
Лайза подняла глаза, и её губы искривились в вымученной, нервной улыбке.
— Нет, — сказала она, покачивая головой. — Я не думаю, что ты убил папу.
Я не мог поверить своим ушам! Я был вне себя от счастья. Мне хотелось высоко прыгнуть и завопить от восторга. Но я сумел взять себя в руки, так как знал, что мне предстоит пройти еще немалый путь.
— Гамбургер? — спросил я, глядя на её пустую тарелку. — А мне казалось, что ты такого рода пищу никогда не употребляешь.
— Теперь это моя страсть, — сказала она. — Ты, видимо, решил, что я в моем состоянии должна питаться мороженным с шоколадными чипсами? Но это не так. Я теперь обожаю гамбургеры и картошку фри.
— Как ты себя чувствуешь? Как ребенок?
Её рука машинально легла на живот, и мне казалось, что я замечаю, как увеличилась её талия. Но это, видимо, всего лишь разыгралось моё воображение.
— Чувствую я себя просто паршиво. Почти каждое утро у меня рвота. И по вечерам иногда тоже, — она посмотрела на меня, и я увидел в её глазах счастливый блеск. — Я видела ребеночка, Саймон! В пятницу я прошла ультразвуковое исследование. Он — настоящий человечек. У него есть головка, он двигается и все такое прочее!
Я страшно пожалел, что не присутствовал на УЗИ, но вслух ничего не сказал.
Дождь прекратился.
— Пошли отсюда, — сказал я.
Мы вышли из закусочной. Я не знал, где мы находимся, и мне было совершенно безразлично, куда мы шагаем.
— Вначале я не собиралась приходить, — рассказывала Лайза. — Но затем, как ты и рассчитывал, извлекла письмо из мусорного бака и, прочитав его, вошла по телефону в сеть «Нет Коп». Я просидела над файлами до утра и пришла к выводу, что с «Невроксилом-5» что-то определенно не так. Но видеть тебя все равно было выше моих сил. Я сказала Эдди, что не пойду. А затем, когда миновало время встречи, я стала чувствовать себя все хуже и хуже. Хорошенько подумав и вспомнив о тете Зое, я, в конце концов решила, что мне следует с тобой встретиться. И ты все еще был там!
— Еще немного и меня бы там не оказалось, — сказал я, сжимая её руку.
Мы шагали по лужам, лавируя между прохожими. Над нашими головами в разрывах облаков появилось голубое небо, и отдельные лучи солнца упали на умытые дождем викторианские строения, придавая этому изрядно потертому царству хиппи совершенно новый, сказочный вид.
— Что ты все это время делал? — спросила она.
Я рассказал ей все. Я долго и подробно говорил о «Ревер», о «Био один», об Арте, Джиле и Крэге, о том, как в меня стреляли и, конечно, о ней. Все мысли, которые копились в моей голове последние недели, словно прорвав невидимую запруду, изливались сейчас неукротимым потоком. Во всем мире Лайза была единственным существом, которому я мог сказать все без утайки. Я был бесконечно счастлив тем, что получил возможность снова с ней говорить.
Мы добрели до «Парка Золотых ворот». Я не обращал внимания на то, куда мы идем, и в парк привела меня Лайза. Мы прошли к Японскому чайному садику — месту, куда приводила меня Лайза во время нашего первого приезда в Сан-Франциско. Из-за дождя садик был практически безлюден. Мы уселись на скамейку возле миниатюрного мостика, перекинутого через крошечный ручеек. Облака уплыли через залив куда-то на восток, и в небе сияло солнце. На покрытых мхом валунах и роскошной зеленой листве деревьев поблескивала вода. У наших ног журчал прозрачный ручей. Я обнял Лайзу за плечи и притянул к себе.
— Я чувствую себя такой виноватой, Саймон, — сказал она. — Неужели я прощена?
— Естественно.
— И я могу вернуться?
Мое сердце едва не выпрыгнуло из груди и на её вопрос я ответил поцелуем.
До моего отеля мы доехали на такси. Мы молча упали друг другу в объятия, ибо никакими словами нельзя было выразить те чувства, которые мы в этот момент испытывали. Счастье, нежность, страх, любовь, одиночество. Мне не хотелось оставлять этот третьесортный отель, эту скрипучую неширокую кровать, и я был не в силах отпустить от себя Лайзу. Здесь я был с любимой женщиной, а там, во враждебном мире, всё шло не так, как надо.
Лайза шмыгнула носом. Я опустил глаза и увидел, что по её щеке катится слеза.
— Что случилось, дорогая?
— Я просто вспомнила о тете Зое.
— Да. Всё это очень печально, — сказал я, крепче прижимая её к себе.
— Ты знаешь, я её по-настоящему любила.
— Знаю.
Она некоторое время лежала молча, а затем вытерла слезы краем простыни и сказала:
— Ты не представляешь, как мне без тебя было плохо.
— Мне тоже было очень скверно.
— И дело было даже не в том, что я от тебя ушла. Больше всего меня мучило то, что ты изменился. Стал кем-то иным. Или даже хуже того, мне казалась, что ты всегда был не тем, каким я тебя видела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132