Константин Константинович Вагинов (Вагенгейм)

"Роман. 1928год."

Козлиная песнь

Предисловие, произнесенное появляющимся автором

Петербург окрашен для меня с некоторых пор в зеленоватый цвет,
мерцающий и мигающий, цвет ужасный, фосфорический. И на домах,
и на лицах, и в душах дрожит зеленоватый огонек, ехидный и
подхихикивающий. Мигнет огонек - и не Петр Петрович перед
тобой, а липкий гад; взметнется огонек - и ты сам хуже гада; и
по улицам не люди ходят: заглянешь под шляпку - змеиная голова;
всмотришься в старушку - жаба сидит и животом движет. А молодые
люди каждый с мечтой особенной: инженер обязательно хочет
гавайскую музыку услышать, студент - поэффектнее повеситься,
школьник - ребенком обзавестись, чтоб силу мужскую доказать.
Зайдешь в магазин - бывший генерал за прилавком стоит и заученно
улыбается; зайдешь в музей - водитель знает, что лжет, и лгать
продолжает. Не люблю я Петербурга, кончилась мечта моя. Теперь
нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается -
автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер.
Покажешь ему гробик - сейчас постукает и узнает из какого
материала сделан, как давно, каким мастером, и даже родителей
покойника припомнит. Вот сейчас автор готовит гробик двадцати
семи годам своей жизни. Занят он ужасно. Но не думайте, что с
целью какой-нибудь гробик он изготовляет, просто страсть у него
такая. Поведет носиком - трупом пахнет; значит, гроб нужен. И
любит он своих покойников, и ходит за ними еще при жизни, и
ручки им жмет, и заговаривает, и исподволь доски заготовляет,
гвоздики закупает, кружев по случаю достает.

Глава I
В городе ежегодно звездные ночи сменялись белыми ночами. В
городе жило загадочное существо - Тептелкин. Его часто можно
было видеть идущего с чайником в общественную столовую за
кипятком, окруженного нимфами и сатирами. Прекрасные рощи
благоухали для него в самых смрадных местах, и жеманные статуи,
наследие восемнадцатого века, казались ему сияющими солнцами из
пентелийского мрамора. Только иногда поднимал Тептелкин
огромные, ясные глаза свои - и тогда видел себя в пустыне.
Безродная, клубящаяся пустыня, принимающая различные формы.
Подымется тяжелыйпиралью вьется к невыносимомунебу, окаменевает
в колонны, песчаные волны возносятся и застывают в стены,
приподнимется столбик пыли, взмахнет ветер верхушкой - и
человек готов, соединятся песчинки, и вырастут в деревья, и
чудные плоды мерцают. Одним из самых непорочных столбиков пыли
была для Тептелкина Марья Петровна Далматова. Одетая в шумящее
шелковое платье, являлась она ему чем-то неизменным в
изменчивости. И когда он встречался с ней, казалось ему, что
она соединяет мир в стройное и гармоническое единство. Но это
бывало только иногда. Обычно Тептелкин верил в глубокую
неизменность человечества: возникшее раз, оно, подобно
растению, приносит цветы, переходящие в плоды, а плоды
рассыпаются на семена.
Все казалось таким рассыпавшимся плодом. Он жил в постоянном
ощущении разлагающейся оболочки, сгнивающих семян, среди уже
возносящихся ростков.
Для него от сгнивающей оболочки поднимались тончайшие эманации,
принимающие различные формы.
В семь часов вечера Тептелкин вернулся
с кипятком в свою комнату и углубился в бессмысленнейшее и
ненужнейшее занятие. Он писал трактат о каком-то неизвестном
поэте, чтоб прочесть его кружку засыпающих дам и восхищающихся
юношей. Ставился столик, на столик лампа под цветным абажуром и
цветок в горшочке. Садились полукругом, и он то поднимал глаза в
восхищении к потолку, то опускал к исписанным листкам. В это
вечер Тептелкин должен был читать. Машинально взглянув на часы,
он сложил исписанные лиски и вышел. Он жил на второй улице
Деревенской Бедноты. Травка росла меж камней, и дети пели
непристойные песни. Торговка блестящими семечками долго шла за
ним и упрашивала его купить остаток. Он посмотрел на нее, но ее
не заметил. На углу он встретился с Марьей Петровной Далматовой
и Наташей Голубец, Перламутровый свет, казалось ему, исходил от
них. Склонившись, он поцеловал у них ручки.
Никто не знал как Тептелкин жаждал
возрождения. - Жениться хочу, - часто шептал он, оставаясь с
квартирной хозяйкой наедине. В такие часы лежал он на своем
вязаном голубом одеяле, длинный, худой, с седеющими сухими
волосами. Квартирная хозяйка, многолюбивая натура, расплывшееся
горой существо, сидела у ног его и тщетно соблазняла пышностью
своих форм. Это была сомнительная дворянка, мнимо владеющая
иностранными языками, сохранившая от мысленного величия
серебряную сахарницу и гипсовый бюст Вагнера. Стриженная, как
почти все женщины города, она подобно многим, читала лекции по
истории культуры. Но в ранней юности она увлекалась оккультизмом
и вызывала розовых мужчин, и в облаке дыма розовые мужчины ее
целовали. Иногда она рассказывала, как однажды нашла
мистическую розу на своей подушке и как та превратилась в
испаряющуюся слизь.

Она подобно многим согражданам любила рассказывать о своем
бывшем богатстве, о том, как лакированная карета, обитая синим
стеганным атласом, ждала ее у подъезда, как она спускалась по
красному сукну лестницы и как течение пешеходов прерывалось,
пока она входила в карету.
гМальчишки, раскрыв рты, - рассказывала она, - глазели. Мужчины
в шубах с котиковыми воротниками, осматривали меня с ног до
головы.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2