– Ты серьезно, ты говоришь это не только для того, чтобы меня подбодрить?
Я был в состоянии грешника, жаждущего отпущения грехов и готового пройтись по раскаленным углям, если ему прикажут.
– Это тернистый путь, вряд ли он тебе годится.
– Мне все сгодится, обещаю!
Жюльен подошел к мне, уперся обеими руками в ручки моего кресла и, едва не касаясь лицом моего лица, приказал:
– Дай показания против Доры, обвини во всем ее…
– Обвинить Дору?
– Объяви ее ответственной за все. Спасай себя, Себастьян, не думай о ней.
Он замолчал, изучая мою реакцию. Реакции не было никакой.
– Мы провели расследование. У нее тяжкое прошлое человека с поврежденным рассудком. Случаи психической декомпенсации, три госпитализации. В ее доме найдены крупные суммы в валюте. Разные паспорта, возможно фальшивые… Она – источник твоих бед. Однажды она нанесла тебе удар ножом в спину, а потом бросила. Измена у нее в крови. Поверь мне: она на твоем месте не колебалась бы.
Думаете, я стал вилять, вообще гневно отверг предложенную сделку? Я любил Дору, но это была любовь без стыда и совести, испорченная клятвопреступлениями и резкими взаимными поворотами. Со страху я принял решение изобличить ее. Память о ее письме к Сюзан укрепила меня в этом решении. Жюльен был прав: она втянула меня в сексуальные блуждания, чтобы совсем уничтожить. Мысленно я переписывал нашу историю заново, не придавая значения тому, что сам встал на эту стезю задолго до того, как пересеклись наши пути. В моем мозгу произошло короткое замыкание, недавнее прошлое было перечитано и подвергнуто строгому отбору. Слишком острой оказалась необходимость вернуться в общество обыкновенных людей! Жюльен протянул мне текст на бланке своей конторы. В нем я заявлял смехотворную, на мой сегодняшний взгляд, вещь: будто бы мадемуазель Дора Анс-Коломб, заядлая сводница и проститутка, принудила меня к торговле телом, угрожая организованной преступной бандой, порчей моей репутации и разрушением семьи. Я взял у Жюльена красивую ручку с серебряным пером и поставил в нужном месте подпись.
– Поздравляю, Себастьян, ты совершил очень смелый поступок. Ты жертвуешь болезненным увлечением ради высших интересов. Ты на верном пути.
Можно подумать, он только того и ждал, чтобы провозгласить мое малодушие отвагой!
– Ну, теперь мы о тебе позаботимся: и психически, и физически. Тебе это необходимо. – Он встал и обнял меня. – Кошмар скоро кончится, не волнуйся.
Я зарылся лицом в его плечо и почувствовал под веками жжение: это просились наружу слезы.
– Должен сказать тебе еще одну вещь. Так, мелочь…
Излечение целомудрием
Психиатрическая больница – современный монастырь: здесь искупаются земные проступки. Тридцать девятый год оказался самым коротким в моей жизни. Весь этот год я провел в химическом тумане на койке больницы Сальпетриер, под наблюдением доктора Эрнеста Чавеса – молчаливого великана, чьи далекие предки обитали на Иберийском полуострове. Лечение было условием, выдвинутым Жюльеном для моего же блага: по его убеждению, «отклонение от нормы», избранное мной в возрасте тридцати лет, было вызвано нарушением психики. В случившемся со мной был повинен я сам, глупо было искать козла отпущения, хотя я и подписал документ с обвинением против Доры в качестве юридического оправдания. Просто я ступил на неверный путь и расплачивался за свой жизненный выбор. Слава богу, все устраивалось даже лучше, чем предполагалось: благодаря красноречию Жюльена в министерстве согласились принять меня на прежнее место. Управление кадров, дисциплинарный совет и профсоюзы достигли соглашения и закрыли глаза на прошлое. Мое поведение было отнесено на счет острой депрессии, от которой я теперь успешно излечивался. Хозяин дома на улице Край Света отказался от иска: его судебный пыл сильно поубавился благодаря немалым денежным вливаниям. Что до Доры, то ее дело было закрыто: не обнаружилось ни ее номера социального страхования, ни банковских счетов на ее имя. Родственники понятия не имели, куда она подевалась. Большинство французских консульств за рубежом закрыли заведенные дела по ее розыску. Мои вещи перевезли с квартиры на мебельный склад, религиозные книги сложили в специальную коробку.
Первые два месяца в больнице я ночевал в отделении для пациентов с сильными болезненными пристрастиями – чистом, не заплеванном, без человеческого отребья, беззубых стариков и шаркающих сиделок. Там проверяли, не страдаю ли я сексуальным помешательством. Моими соседями были подобные мне люди: педофилы, токсикоманы, некрофилы, эксгибиционисты, алкоголики, насильники. Столько усилий ради того, чтобы очутиться в одном стаде с этими несчастными и психопатами! Каждый вечер мне показывали порнофильмы, прикрепив на пенис и в паху электроды, фиксировавшие малейшее возбуждение. Чем больше возбуждение, тем больше ответный удар током. Я горд тем, что удары током остались только в теории: вид голой груди вызывал у меня стойкое отвращение. К тому же я подвергался медикаментозной кастрации, получая слоновьи дозы транквилизаторов, отключавшие любые инстинкты. Каждое утро я напяливал условную смирительную рубашку – ее роль успешно исполняли пилюли. Общество других больных мне не нравилось, мне казалось, что их близость может меня замарать. Однажды я ошибся палатой и, по рассеянности открыв дверь, увидел в слабом свете синего потолочного ночника трех мужчин, которые… Я тут же заложил их главному санитару и потребовал, чтобы меня перевели в другое отделение. После консультации с Жюльеном доктор Чавес согласился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81