Брось щепотку соли за спину, и не загудит гудок на шахте». И конечно, главное правило, железное: «Не признавайся в том, что хочешь, даже самой себе или никогда этого не получишь».
Ли не могла поверить, что нашла дом. То, что ноги сами несли ее туда, словно весь маршрут: улица, поворот, кривой переулок между домами был вшит в ее тело более прочно, нежели память, выводило ее из себя. Она шла туда так естественно, и дорога казалась такой знакомой, что даже темнота не смущала. Она не была уверена, что нашла бы путь при дневном свете. Почему-то у нее было такое чувство, что она ходила по этой улице только после наступления темноты. Сколько раз ей приходилось почти бежать мимо этих дверей, глядя под ноги, потому что казалось, что стоит взглянуть вперед - и увидишь что-то страшное, от чего сердце остановится и не даст ей добежать до домашнего тепла и ужина? И сколько раз ей проходилось ходить здесь, когда она начала уже работать под землей и была достаточно взрослой, чтобы не бояться темноты? Или не признаваться самой себе в своем страхе.
Переулок сделал последний поворот, и Ли оказалась в узком дворе прачечной. Если бы она остановилась и оглянулась, то, возможно, потеряла бы ту нить памяти, по которой следовала. Но она не оглянулась. Она наклонила голову, прошла через двор и безошибочно, как почтовый голубь, свернула в третий подъезд. На стене был выключатель, но гораздо ниже, чем она помнила. Она нажала на него. Свет не зажегся.
Ли поднялась по лестнице в темноте, узнавая знакомый скрип ступеней под ногами, и остановилась на третьем этаже, прямо под откосом крыши. Последняя часть пролета заканчивалась у чердачной двери. Дверная панель из вируфлекса пропускала немного света на площадку. Этого света было достаточно, чтобы Ли могла разглядеть ящик с пустыми бутылками из-под молока и пива, всегда стоявший у дверей квартиры. А у дальней стены стоял прислоненный к ней велосипед. Ли могла поклясться, что помнила, как каталась на нем.
«Где ты?» - спросил Коэн, неожиданно резко появившийся у нее в голове.
Она скривилась в гримасе. Ей вовсе не хотелось, чтобы Коэн знал об этом.
«Не твое дело», - ответила она.
«Корчов ищет тебя».
«Я - занята».
«А что ты делаешь? »
«Если бы я хотела, чтоб ты знал, то уже сказала бы. А сейчас оставь меня в покое. И на этот раз я вовсе не шучу».
Наступила подозрительно долгая пауза. Затем он сказал: «Хорошо. Только не натвори глупостей».
Сверху послышались чьи-то тяжелые шаги, и Ли повернулась к чердачной двери. Дверь открылась, впустив внутрь волну влажного плотного воздуха. Мужчина в уличной одежде и домашних тапках прошлепал мимо Ли вниз по лестнице, подозрительно косясь на нее. Под мышкой он держал зарезанного каплуна, и его рукав слегка запачкался кровью: то ли он порезался сам, то ли эта была кровь птицы. Ли подождала, пока дверь ниже этажом не закрылась. Затем она повернулась, постояла минуту и постучала в дверь.
Замок открылся, и с обратной стороны двери брякнула цепочка. На площадку проникла полоса света шириной в палец. Худое ирландское личико смотрело в щель.
Сердце Ли застучало сильнее от удовлетворения и разочарования. Это была не она. Слишком молодая.
- Я ищу Мирс Перкинс, - сказала она.
Девочка отпрянула, и Ли увидела ребенка, схватившегося за девочку.
- А что вы продаете? Хотя какая разница, нам ничего не нужно.
- А я ничего и не продаю.
Девочка открыла дверь еще на несколько сантиметров.
- Ой, - воскликнула она, и ее голос прозвучал резко. - Полиция!
- Она здесь?
- Нет.
- А где она?
Девочка замешкалась. Ли видела, как она взвешивает шансы заработать личные неприятности против уверенности, что Ли все равно найдет Мирс, даже без посторонней помощи.
- Попробуйте в «Молли».
Ли нервно рассмеялась. «Молли Магвайр». Конечно. Где еще находиться половине католико-ирландского населения Шэнтитауна перёд полуночной мессой в дождливый субботний вечер?
Ее ноги нашли дорогу к бару «У Молли» почти так же быстро, как и дорогу домой. Через пять минут она уже зашла в ржавый ангар и стала пробиваться сквозь веселящуюся толпу, которая, казалось, всегда бурлила у порога «Молли».
Свободных столиков не было. Даже за стойкой бара оставалось всего несколько незанятых мест. Ли подошла к стойке и села.
- Тройное, - сказала она бармену.
Он слегка удивился, но это было любопытством при виде незнакомого лица: половина завсегдатаев «Молли» были, по крайней мере, наполовину конструкциями, и даже те, кто считался самыми ирландскими из ирландцев, несли признаки браков с конструкциями периода Исхода. Тройной стаут был очень хорош: густой, бурый и настолько сытный, что мог бы сойти и за ужин. Что бы ни происходило в баре или в темных переулках за ним, пиво здесь оставалось отличным.
Ли с удовольствием выпила свой стакан и оглядела длинное и узкое пространство под изогнутым потолком. Здесь ничего не изменилось, кроме нее. Все те же шахтеры с крепкими мышцами и твердыми лицами, порой посещавшие ее в снах. Над стойкой бара висели фотографии местных знаменитостей и пылились кубки и почетные ленты с футбольных чемпионатов последних двадцати лет. На стенах висели все те же дешевые голограммы, словно окна, выходившие на каменные изгороди и зеленые поля Ирландии. Ли прислушивалась к звукам вокруг себя, к речи с вялыми гласными, к вечерним субботним спорам, которые своей скукой доводили ее когда-то до слез. Женщины заставляли своих мужей танцевать. А мужей было не оторвать от разговоров о политике и футболе. Обычная и неизменная ситуация для кельтских говорунов, говоривших нарочито громко и отчетливо, словно то, о чем они говорили, они брали из книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172