Несколько минут спустя, когда я докладывал генералу Эллиоту о
происшедшем, они появились перед нами. После взаимных приветствий и
поздравлений мы весело и радостно отпраздновали это знаменательное
событие.
Всем вам, господа, - вижу это по вашим глазам - хочется узнать, как я
добыл такую драгоценность, как упомянутая мною праща. Хорошо! Дело
обстояло так. Я происхожу, да будет вам известно, от жены Урии, с которой
у Давида, как все знают, были весьма близкие отношения. С годами, как это
нередко случается, чувства его величества к графине заметно охладели -
графское достоинство было ей пожаловано три месяца спустя после кончины ее
супруга. И вот однажды они поспорили по весьма важному вопросу - о том, в
каком месте был построен Ноев ковчег и где он после всемирного потопа
пристал к берегу. Основатель моего рода жаждал прослыть великим знатоком
старины, а графиня была председательницей общества по изучению истории.
При этом царь страдал недостатком, свойственным многим большим господам и
почти всем маленьким людям, - он не терпел, чтобы ему перечили, а ей был
свойствен порок всех лиц ее пола - она желала быть во всем правой. Одним
словом, последствием был разрыв.
Графине часто приходилось слышать, как царь хвастался этой пращой,
называя ее неоценимым сокровищем, и сочла благоразумным захватить ее с
собой - надо полагать, "на память".
Однако не успела еще она покинуть пределы государства, как исчезновение
пращи было замечено, и не менее шести человек из личной охраны царя были
посланы в погоню. Графиня так ловко пустила в ход захваченное ею оружие,
что уложила на месте одного из преследователей, который, желая,
по-видимому, выслужиться, опередил остальных. И произошло это на том самом
месте, где некогда был насмерть сражен Голиаф.
Увидев, как пал их товарищ, остальные преследователи после долгих и
серьезных размышлений сочли за благо прежде всего доложить высокому
начальству об этом новом обстоятельстве, а графиня сочла за благо, как
можно чаще меняя лошадей, продолжать свой путь в Египет, где у нее при
дворе были очень влиятельные друзья.
Мне следовало еще раньше сказать вам, что графиня из нескольких детей,
которые были ею зачаты при милостивом содействии его величества, увезла с
собой одного сына, своего любимца. Ввиду того, что на плодородной почве
Египта у этого сына появились еще братья и сестры, мать оставила ему,
оговорив особой статьей в своем завещании, прославленную пращу, а от него
она по более или менее прямой линии перешла ко мне.
Один из тех, кому пришлось владеть ею, мой прапрадед, живший лет двести
пятьдесят тому назад, во время одного из своих посещений Англии
познакомился с поэтом, который, хоть и не был плагиатором, но все-таки
охотился за чужой дичью. Имя его - Шекспир.
Этот поэт, в творениях которого в настоящее время, вероятно, в
отместку, гнусно браконьерствует немало немцев и англичан, иногда брал на
время у моего прапрадеда эту пращу и перебил ею так много дичи сэра
Томаса-Люси, что с трудом избежал судьбы моих двух гибралтарских
приятелей. Несчастного посадили в тюрьму, и моему прапрадеду удалось
добиться его освобождения совершенно необычным способом.
Правившая в те годы Англией королева Елизавета, как вы знаете, в
последние годы жизни опостылела сама себе. Одеваться, раздеваться, пить,
есть и кое-что другое, о чем незачем упоминать, - все это делало для нее
жизнь нестерпимой обузой. Мой прапрадед дал ей возможность совершать это
лишь по своему усмотрению, через посредство заместителя, а то и без него.
И как вы думаете, что он выговорил себе в награду за этот
изумительнейший образец волшебства? Освобождение Шекспира! Ничего другого
королева не могла заставить его принять. Этот добряк так полюбил великого
поэта, что готов был пожертвовать частью оставшейся ему жизни, лишь бы
продлить дни своего друга.
Должен вам, впрочем, сказать, милостивые государи, что метод королевы
Елизаветы - жить без пищи - не встретил при всей своей оригинальности
сочувствия у ее верноподданных, и меньше всего у гвардейцев, "пожирателей
говядины", как их по сей день принято называть. Она и сама пережила
введение нового обычая всего на каких-нибудь восемь с половиной лет.
Отец мой, от которого я получил эту пращу в наследство, незадолго до
моей поездки в Гибралтар рассказал мне следующий удивительный анекдот,
который от него часто слышали его друзья и в достоверности которого не
сомневался никто из знавших почтенного старика.
"Мне пришлось, - рассказывал он, - во время моих путешествий довольно
долгое время пробыть в Англии. Однажды я прогуливался по морскому
побережью вблизи Гарвича. Внезапно на меня накинулся разъяренный морской
конь. При мне не было ничего, кроме пращи, с помощью которой я так ловко
швырнул в моего врага два камешка, что выбил ему глаз. Вслед за тем я
вскочил ему на спину и погнал в море. Дело в том, что, потеряв зрение,
животное мгновенно присмирело и стало совершенно ручным. Пращу я вложил
ему в пасть вместо уздечки и без всяких затруднений поехал на нем верхом
через океан.
Менее чем за три часа мы добрались до противоположного берега, хотя от
него нас отделяло расстояние примерно в тридцать морских миль. В
Гельветслуисе я продал моего коня за семьсот дукатов хозяину трактира "Три
чаши", который выводил его напоказ в качестве редчайшего животного и
заработал на нем порядочно денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29