Но напрасно. Я выстрелил вторично двумя пулями,
но снова безрезультатно. Только третий выстрел, когда ружье было заряжено
четырьмя или пятью пулями, пробил сбоку дыру и заставил круглый предмет
опуститься на землю.
Вообразите мое удивление, когда изящно позолоченная колясочка,
подвешенная к воздушному шару, величиной превосходившему самый большой
купол окрестных башен, упала в воду в двух саженях от моей яхты.
В коляске находился какой-то человек и половина барана, по-видимому,
жареная. Когда я пришел в себя от изумления, мы с моими людьми тесным
кольцом обступили эту странную группу.
У этого человека, походившего на француза - да он и был им на самом
деле, - из всех карманов свешивалось по нескольку часовых цепочек с
брелоками, на которых, как мне показалось, были изображены знатные дамы и
господа. На каждой пуговице висели золотые медальоны, ценностью по меньшей
мере по сто дукатов, а на каждом пальце красовался драгоценный, украшенный
брильянтами перстень. Карманы его сюртука были набиты кошельками с
золотом, которые оттягивали их чуть не до земли.
"Боже мой! - подумал я. - Заслуги этого человека перед человечеством,
вероятно, исключительно велики, если знатные дамы и господа, вопреки своей
столь обычной в наши дни скупости, осыпали его такими подарками".
При всем том незнакомец после падения чувствовал себя так плохо, что
едва был в силах произнести хоть слово. Немного погодя он пришел в себя и
рассказал нам следующее:
- У меня не хватило бы ни знаний, ни способностей на то, чтобы самому
изобрести такой воздушный шар, зато я в избытке обладал отвагой и
смелостью канатного плясуна, что и позволило мне сесть в эту подвешенную к
воздушному шару коляску и несколько раз подняться в ней ввысь. Дней семь
или восемь назад - точный счет времени я утратил - я поднялся на этом
воздушном шаре с мыса в Корнуэльсе, в Англии, и захватил с собой барана,
чтобы затем в высоте на глазах у многих тысяч зевак проделать с ним разные
фокусы. К несчастью, минут через десять после подъема ветер переменил
направление и, вместо того чтобы погнать меня в Эксетер, где я рассчитывал
приземлиться, понес меня к морю, над которым я, по-видимому, и носился все
это время на недосягаемой вышине.
На мое счастье, я не успел проделать фокусов с бараном. На третий день
полета я почувствовал такой сильный голод, что пришлось зарезать барана.
Находясь одно время очень высоко над Луной, я шестнадцать часов продолжал
полет вверх и так сильно приблизился к Солнцу, что оно опалило мне брови.
Я положил убитого барана, с которого содрал шкуру, туда, где солнце
припекало с наибольшей силой, или, лучше сказать, куда шар не отбрасывал
тени. За каких-нибудь три четверти часа баран отлично изжарился. Этим
жарким я и питался все время.
Тут человек умолк, углубившись, как казалось, в созерцание
окрестностей. Когда я сказал ему, что здания, возвышающиеся перед нами, -
не что иное, как сераль владыки Константинополя, он был страшно потрясен,
так как, по его предположениям, должен был находиться в совершенно иных
краях.
- Причина моего столь длительного полета, - произнес он, - заключалась
в том, что лопнула веревка, прикрепленная к клапану воздушного шара. Она
служила для того, чтобы выпускать горючий газ. Если б вы не выстрелили в
шар и не пробили оболочку, он, пожалуй, как Магомет, до самого страшного
суда носился бы в воздухе между небом и землей.
Колясочку он великодушно подарил моему рулевому. Что же касается
воздушного шара, то от моего выстрела он во время падения превратился в
лохмотья.

ПЯТОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОРЕ
У нас, милостивые государи, еще хватит времени, чтобы распить последнюю
бутылочку, поэтому я расскажу вам о весьма странном случае, приключившемся
со мной за несколько месяцев до моего последнего возвращения в Европу.
Султан, которому я был представлен как римским, так и русским и
французским послами, поручил мне выполнить чрезвычайно важную миссию в
Каире, характер которой был таков, что она должна была навсегда остаться
тайной.
Я пустился в путь по суше с большой помпой и в сопровождении
многочисленной свиты. По дороге мне представилась возможность пополнить
число моих слуг несколькими очень полезными лицами. Не успел я отъехать и
нескольких миль от Константинополя, как увидел маленького тощего человека,
быстро перебегавшего через поле, хотя у него на ногах висели свинцовые
гири весом по меньшей мере в пятьдесят фунтов каждая.
Пораженный таким зрелищем, я крикнул ему:
- Куда, куда ты так торопишься, друг мой, и зачем привязал к ногам
такие гири? Ведь они затрудняют твой бег!
- Я бежал из Вены, - ответил скороход. - Там я служил у знатных господ
и только сегодня, с полчаса назад, уволился. Я направляюсь в
Константинополь, где рассчитываю получить место. Этими гирями,
привязанными к ногам, я хотел несколько умерить скорость моего бега,
которая теперь никому не нужна, ибо умеренность надежна, как любил
повторять мой, ныне покойный, воспитатель.
Этот Асахаил (*4) пришелся мне по душе. Я спросил, не желает ли он
поступить ко мне на службу, на что тот охотно согласился.
Мы двинулись затем дальше, проезжая через разные страны и города.
Недалеко от дороги на прекрасном лугу лежал, не шевелясь, какой-то
человек. Казалось, что он спит. Но он вовсе не спал, а приник ухом к
земле, словно подслушивая, что происходит у обитателей преисподней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29