Зачем протокол, имена французов (курсивом)? Протокол был составлен и опубликован в Берне после отбытия «запломбированного вагона». Интернационалисты Германии, Франции, Швейцарии, Швеции, Норвегии и Польши заявили, что «они отдают себе отчет в том, что германское правительство разрешает проезд русских интернационалистов только для того, чтобы тем самым усилить в России движении против войны. Подписали «протокол» (Леви, Гилбо, Платтен и др.) свидетельствовали, что «русские интернационалисты, во все время войны неустанно и всеми силами боровшиеся против всех империалистов и в особенности против германских, возвращаются в Россию, чтобы работать на пользу революции. Этим сим действием они помогают пролетариату всех стран, и в частности пролетариату Германии и Австрии начать свою борьбу против своего правительства»… Интернационалисты Франции, Швейцарии и т д. находили, что «русские товарищи не только в праве, но даже обязаны использовать предлагаемую им возможность возвращения в Россию».
Зачем, в самом деле, Ленину нужен был этот иностранный паспорт и свидетельство о революционной благонадежности? По приезде в Россию и заседании Ком. Совета Р. Д. 4 апреля, на котором обсуждался доклад Зурабова о пропуске политических эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России немцев» или военнопленных, Ленин» и Зиновьев настаивали на принятии резолюции, одобряющей такой обмен Им возражали меньшевики Церетелли и Богданов, полагавшие, что подобная резолюция может быть истолкована буржуазной печатью против Исп. Ком. Могут пойти толки, что Германия транспортирует в своих целях в Россию революционеров и что позиция Ленина будет связана с позицией И. К. Богданов предлагал, осудив политику французского и английского правительств и оказав давление на русское правительство, чтобы добиться пропуска швейцарских эмигрантов через Англию и Францию, осудить в то же время тех русских эмигрантов, которые «самочинно проезжали через Германию». Решение было вынесено неопределённое - не выносить, пока резолюции, касающейся проезда через Германию, и поместить в газетах фактический материал. «Вся гнусность позиции Церетелли и Богданова, не желавших одобрить проезд наших товарищей через Германию - заключает Шляпников - записана в протоколах с достаточной полнотой».
Большевиков постановление И. К. в действительности тогда «вполне удовлетворило». Вероятно потому, что проезд в «пломбированном вагоне» в те дни вовсе не вызвал широкого общественного негодования - может быть, только «покоробило». «Злой вой» патриотов России, которого ждала Крупская, в ответственных общественных кругах оказался довольно слабым. Опасения Ленина, что дело может дойти до политического процесса, что его «прямо повезут в Петропавловку совершенно не оправдались. Правда, министра иностранных дел со всех сторон предупреждали, что из Швейцарии Германия готовится «ввезти в Россию шпионов и агентов провокаторов» в целях пропаганды скорейшего мира среди рабочего класса и солдат на фронте (телеграмма Бальфура Бьюкенену 23 марта). То же приблизительно сообщалось 1 апреля из Соединённых Штатов, где возвращение социалистов, которые «должны противодействовать правительству и вести пропаганду за мир» финансируемому из посторонних источников и «возможно Германией (специально подчеркивалось, что «Троцкий находится в связи с вожаками этого движения». Указания были более определенные: так русский поверенный в делах в Берне Ону на основании данных, полученных от английского посланника, телеграфировал в Петербург 19 марта, что «среди русских крайне левых кругов Цюрихе многие лица поддерживают непосредственно связи с Германией, а некоторые просто являются тайными немецкими комиссарами». На запрос великобританского посла, что министр иностранных дел намеревается «противопоставить этой опасности», Милюков ответил, что «единственно, что можно предпринять это опубликование их имен и сообщение, что они едут через Германию… это будет достаточно, чтобы предотвратить их приезд в Россию». Министр революционного правительства глубоко ошибся, и через несколько дней ему вообще пришлось спасовать и «настоятельно просить» своих дипломатических представителей в Лондоне и Париже «по соображениям внутренней политики» не проводить «различия между политическими эмигрантами пацифистами и нео-пацифистами» и сообщать об этом великобританскому и французскому правительству.
При таком обнаружившемся бессилии правительства, прибывший через Германию Ленин мог уже с большой уверенностью повторить в Петербурге слова, сказанная им в Стокгольме (по крайней мере, они были приписаны ему): «над Чхеидзе он легко возьмет верх». Чхеидзе и Скобелев от имени Исп. Ком. формально приветствовали германского «путешественника» (надо сказать довольно холодно) при торжественной встрече искусно инсценированной ему единомышленниками на финляндском вокзале. Если первое же слово Ленина в свободной России, произнесенное в царских комнатах на вокзале и закончившееся призывом к остальной революции, смутило его приверженцев; если на другой день на объединенном собрании социал-демократов речь кандидата на пустовавший 30 лет трон анархиста Бакунина», которая призывала сбросить «старое 6елье» прогнившей социал-демократии, заменить его коммунистическим одеянием и избавить страну от войны, встречались свистом и шумом значительной части собравшихся если речь эта казалась «бредом сумашедшего» и «галиматьей», если меньшевистская «Рабочая Газета» сочла своим долгом предупредить о той «опасности с левого фланга», которая появилась с момента приезда Ленина, то совершенно неожиданным и странным оказался реальный отклик на приезд Ленина в официозе «злонамереннаго» министра иностранных Дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45