Я спотыкалась и запиналась, путалась в ногах, колени подгибались... — Она опять пожала плечами. — Может, я и не такая танцовщица, как ты, но настолько неуклюжей и слабой не была сроду. — Она искоса глянула на Ариадну и вздохнула. — Честно сказать, сестричка, я думаю, что я неугодна Матери. Может, я и не слишком умна, но и не настолько дура, чтобы навязываться Ей.
— Я станцую, конечно, если ты этого хочешь. — Ариадна постаралась сохранить на лице выражение безразличия, хотя душу ее затопили тепло и легкость, и даже камень, лежавший у нее на сердце, стал как будто легче.
Тепло осталось с ней и даже усилилось в день восхода полной луны. Солнце стало клониться к закату, и тогда Хайне с одной из девочек-учениц занялась прической Ариадны, а Дидо отыскала и вытащила винно-красные с золотом юбку и лиф. Когда Ариадна была готова — солнце стояло низко, но еще не настолько, чтобы вызолотить площадку для танца, — она отправилась туда.
Она рассчитала верно. Процессия из дворца только что прибыла, «бог» и «богиня» остановились перед тронами на священном помосте. Но танцоры на вершине лестницы стояли неверно: они сбились в кучу и выглядели потерянно и смущенно. Ариадна поджала губы. Очевидно, ни Пасифая, ни Федра не сказали им, кто поведет танец. Но этой беде легко было помочь. Когда танцоры увидели маленькую процессию из учеников, жриц и жрецов во главе с Ариадной, вздох облегчения пронесся над площадкой, а кое-кто из танцоров призывно замахал руками.
Ступенькой ниже, на самой кромке оставленного танцорам места, Ариадна увидела высокий широкоплечий силуэт. Цветок в ее сердце дрогнул, готовый раскрыться, и острое чувство радости пронзило ее. Он пришел! Но в следующий миг поднявшиеся было серебристые лепестки опали; цветок закрылся. Перед ней стоял незнакомец. Его волосы и глаза были темными. Как могла она принять его за своего господина?..
Потрясенная и разочарованная, Ариадна отвела глаза — и наткнулась на злобный взгляд Пасифаи. Отец, однако, кивнул — и она ответила вежливым поклоном. Жестом позволив своим помощникам идти отыскивать себе места, она прошла мимо священного помоста и по проходу, образованному ожидающими людьми, поднялась наверх. Ругая себя последней дурой, она все же повернула голову, чтобы получше рассмотреть незнакомца. Но его не было.
Не успела Ариадна занять свое место, а танцоры выстроиться в нужном порядке, как танцевальная площадка замерцала золотом. Подняв руки, Ариадна начала спускаться по долгой лестнице — ступень за ступенью. Толпа пела; «бог» и «богиня» отвечали; гладкий камень площадки ласкал босые ноги Ариадны, когда она пересекла ее, чтобы, согласно ритуалу, встать перед священным помостом и приветствовать восседающих на нем «божеств».
Зазвучали флейты и систры — и Ариадна, уронив руки, плавно заскользила к центру площадки. Когда она повернулась лицом к родителям, вскинула руки с обращенными вверх ладонями и застыла, давая танцорам занять места на площадке, то снова увидела его — на сей раз у самого помоста. Но теперь цветок ее сердца не отозвался: это был не Дионис. Это был тот же темноволосый темноглазый человек, которого она перед тем приняла за своего бога. Ариадна закрыла глаза — но прежде чем скорбь, столь же острая, как и недавняя радость, затопила ее, она ощутила полузабытое прикосновение легких, как перышки, лент — и вся отдалась танцу.
Она творила танец жизни и смерти — и у нее не было времени ни о чем думать. Но когда опустилась тьма и Ариадна бесшумно упала на камни, чтобы дождаться восхода луны, ей вспомнился тот широкоплечий человек. Его лицо как живое встало перед ее мысленным взором — но лишь затем, чтобы она убедилась, что не знает его. Но разве такое возможно? Она знает всех придворных Кносса, а этот великан с высокомерной осанкой — человек явно не из простых, и спутать его ни с кем она бы не смогла.
Словно издалека слышала Ариадна моления толпы и ответы — сперва Пасифаи, потом отца. «Бог» принялся улещать «богиню». Ариадна сказала себе, что тот, кого она видела, может быть гостем, возможно — гостем из другой страны. Но нет. Он наверняка не приезжий. По платью, по внешности, по манерам — по всему он был критянин, и торс его стягивал традиционный пояс, какой сызмальства носили на Крите, чтобы добиться освященной обычаем узкой талии.
Если он не мог быть приезжим и не был критянином... Одно противоречило другому, но Ариадна вспомнила такую же неясную, но привлекающую взгляд фигуру, мелькнувшую в толпе во время ее прошлогоднего танца. Тогда она без колебаний признала в ней Диониса — в некоем обличье. Ариадна ощутила легкую дрожь. А может, и сейчас?.. Она заглянула в себя — да, цветок открыт. Ариадна осторожно собрала серебристые лепестки — и, как рыбак невод, забросила их в толпу.
Они возвратились — так быстро и с такой силой, что, будь они реальны, поранили бы ее. И цветок тут же захлопнулся. Ариадна не знала, смеяться ей или плакать. Никто, кроме Диониса, не мог повлиять на ее цветок; она уверилась, что он приходил взглянуть на ее танец, и это наполнило ее надеждой и трепетной радостью. А его раздражение от того, что он обнаружил, что цветок ее сердца выдал его, а лепестки чуть не нашли его, заставило ее рассмеяться — таким оно было ребячливым: будто мальчишку поймали на том, что он описался. Правда, неприязнь Диониса — это совсем не то, от чего можно с легкостью отмахнуться, и все же горе и одиночество, тяжким камнем лежавшие на сердце у Ариадны, немного развеялись. Он не отвернулся от нее. Ему не все равно.
Эта мысль настолько успокоила ее, что щит, которым она отгородила себя от впечатлений извне, стал тоньше — и в зареве факелов на помосте ей стали видны «бог» и «богиня»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129