Он был так красив — даже изможденный и грязный, — что, будь ее воля, она так и простояла бы всю жизнь, любуясь им, но он вдруг пошевелился, пытаясь перевернуться, и Ариадна, вняв предупреждению, вышла и закрыла за собой дверь.
Постояв немного, она отправилась сказать слугам, чтобы наполняли бассейн только холодной водой, а горячую держали на маленьком огне, пока не понадобится. Потом, припомнив вдруг, каким изможденным было лицо Диониса, помчалась на кухню: попросить повара приготовить отвар, которым она пользовала в подобных случаях своих братьев.
Повар выбранил ее за то, что она пришла сама — верховная жрица должна отправлять по делам слуг, а не носиться всюду, как девчонка на посылках, — но питье приготовил без проволочек. Ариадна постаралась поточнее запомнить, что и как он делает, чтобы суметь в случае нужды приготовить напиток самой.
Возвращаясь, она совсем запыхалась, не столько от спешки, сколько от беспокойства — но все было в порядке, и она отнесла отвар в спальню, пристроив его на полке рядом с бальзамом. А после задумалась. Что толку прятать мазь, если полуобнаженный Дионис открыт всем взорам? Но он слишком большой, чтобы она могла одеть его в жреческий хитон. У Ариадны ушло пол-утра, чтобы соорудить более или менее приличное одеяние из ткани, выбранной ею для себя, — но когда она закончила, Дионис еще спал. В конце концов Ариадна поела одна и велела Хайне, чтобы днем еду подали еще раз. Наконец она начала подумывать, что ей тоже стоит чем-нибудь заняться, — и тут из спальни донесся голос Диониса. Сперва — во всяком случае, после того, как отвар подействовал — приготовления Ариадны, а она собиралась сама таскать горячую воду, чтобы слуги не увидели бога исцарапанным и в синяках, весьма позабавили Диониса. Потом он начал бросать на нее косые взгляды, и ко времени, когда, закончив есть, откинулся в кресле с кубком вина в руке, смотрел на нее уже так пристально, что девушку охватила дрожь. Заметив это, Дионис поманил ее — она подошла и села у его ног.
— Итак, ты размышляешь, кто я, да?
— Ты мой господин и мой бог. — Ариадна опустила голову.
— Не важно, бог или нет? Ты ведь так думаешь?
— Ты мой господин и мой бог, — упрямо повторила Ариадна.
— Ты так говоришь потому, что боишься того, что я натворю, если ты усомнишься в моей божественности?
Она вскинула глаза и смело встретила его взгляд.
— Потому что я люблю тебя. Потому что ты был ко мне добрее всех в мире. Потому что... — Голос девушки слабел и угасал и вдруг внезапно окреп: — Потому что ты — живой. — Она снова опустила голову. — Мать тоже добра ко мне. Я чувствую Ее тепло. Она дает мне силу. Но... но Она... она вне пределов моего понимания, вне моей досягаемости. — Ариадна подняла взгляд. — Ты мой бог, Дионис, мой прекрасный бог.
Ясно — она знает, что он не бог. Дионис смотрел на вино в кубке, а не на хрупкую девочку у своих ног. Он знал, что скажут Зевс, Афина или Аполлон — что он должен убить ее, прежде чем она... Прежде чем она — что? Расскажет об этом всем? Чепуха. Разве не он сам сейчас смеялся над ней, выполняющей работу слуг, лишь бы только быть уверенной, что никто в храме не узнает, что бога может мучить похмелье, что он может быть ранен?
Она куда больше самого Диониса заботится о том, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его божественности. И ей известна суть его Силы. Она ощущает ее даже тогда, когда Сила эта не направлена на нее — недаром же в день посвящения она умоляла его помиловать тех, в святилище. Нет, Ариадна никому не позволит даже помыслить о том, что ему можно бросить вызов — ради их же, смертных, собственной пользы.
Другая сторона ее знания более опасна. Если Ариадне известно, что он — не бог, не догадается ли она, что и другие маги-олимпийцы также лишены божественности? Уж они-то будут к ней не столь милосердны.
— Значит, я твой бог, потому что ты любишь меня — а как же те, кого ты не любишь? Посейдон, например?
Ариадна содрогнулась.
— Тот, кто живет на Крите, не спрашивает, кто такой Колебатель Земли. Думаю, задавать такой вопрос про других — еще менее разумно и куда более опасно. Но даже если они иные, чем Мать, они все равно имеют право властвовать над нами — ведь право это даровано им Ею, и они обладают Силой, чтобы удержать власть и пользоваться ею.
— Очень мудрое рассуждение. Еще мудрее будет не говорить об этом ни с кем.
Теперь Ариадна улыбнулась.
— А с кем мне говорить? Жрицы слишком богобоязненны и, правду сказать, слишком стары, чтобы интересоваться тем же, что и я; а ученики, что при храме недавно, — слишком малы.
— У тебя есть отец, мать, сестра, братья... — Голос Диониса смолк: он увидел ее лицо. И заметил, хотя глаза Ариадны и были опущены, что она отвела взгляд. — Ага, — сказал он, — значит, твоя семья вновь потревожила тебя? Полагаю, на сей раз речь шла о лишенных благословения лозах? — Оба вопроса прозвучали почти утвердительно.
— Сперва явился Главк — с претензиями, но быстро растерял весь свой гонор и удалился. Потом приходил отец. — Она помолчала. — Он удвоил свои приношения храму и обещал, что, когда я вновь приду во дворец как твои Уста, меня выслушают уважительно и без угроз. Он сказал, что, поскольку его лозы сохнут, тогда как все остальные наливаются силой, это дает основание равно черни и знати думать, что он не годится в цари, ибо не мил тебе, — и тем подрывает его власть. Он униженно молил тебя благословить его лозы.
Дионис вгляделся в нее чуть пристальнее обычного — и засмеялся.
— Тебе надо было поведать мне эту историю, когда я только вошел в твою спальню. А теперь я выспался и сыт — и могу разглядеть то, что стоит за словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129