Она улыбнулась.
— Это оттого, что ты не приходил так долго, — сказала женщина, живущая в Ариадне. — Оттого, что виноград и вино потеряли ту легендарную сладость, какой славились когда-то. Оттого, что все знают: я просила тебя благословить лозы и вино, и теперь каждый боится, что — если он не одарит тебя — ты обойдешь стороной его виноградники и винокурни.
— Они что, думают, я знаю всех и каждого?
Значит, это не так, подумала Ариадна — но не стала показывать своему любимому богу, что догадалась о его неведении. Ей не хотелось задевать его. Пусть даже он не всемогущ и не всеведущ, как, по рассказам, другие боги, — ей-то что до того? Он — ее бог, и — ей припомнилось его гневное безумие — достаточно могуществен.
— Они боятся, что ты знаешь каждого.
Дионис отвел взгляд от двора, посмотрел на нее и улыбнулся.
— Ты прелестна, когда не накрашена, — заметил он. Потом вновь глянул на двор.
— Есть еще скот и козы, господин, — проговорила Ариадна. — Они пасутся позади святилища. Еще мне надо знать, пожелаешь ли ты что-нибудь из тех вещей, которые были в покоях верховной жрицы. Я кое-что отложила — несколько золотых кубков с каменьями и пару столиков слоновой кости.
Он тряхнул головой.
— Я еще не вполне проснулся, да еще этот шум... Ничего не соображаю.
— Тогда идем в мои покои, господин. Еду и вино тебе принесут туда, ты посидишь в своем кресле и все обдумаешь.
В дверях Дионис замер, и Ариадна вновь ощутила его удовольствие — еще прежде, чем он обернулся и одобрительно улыбнулся ей. Потом он прошел к креслу, уселся и взял налитый до краев кратер. Отпил, пожал плечами, повел ладонью над чашей и сосудом, что стоял на столе, и сделал новый глоток — явно с большим удовольствием. Он улучшил вкус вина, поняла Ариадна.
— Это лучшее критское, какое делается с тех пор, когда мы чем-то оскорбили тебя, — заметила она. — Приношения... они для того и делались, чтобы как-то загладить нанесенную тебе обиду.
Глаза Диониса обежали залу, теперь очень уютную, и он с отсутствующим видом потянулся к еде. Откусил хлеба, сыра, съел маслину — и снова пожал плечами.
— Возможно, это несправедливо. Люди ни в чем не провинились передо мной. Я счел, что моя жрица отвергла меня, но даже когда узнал, что она не виновата, что она умерла, я все равно не вернулся в Кносс. Полагаю, «благословение» ушло из вашей земли за годы моего небрежения.
— Но ты же возвратишь его, господин?
— Да. Я уже обещал и думаю, ты — маленькая заноза — не позволишь мне об этом забыть.
— Я вовсе не хочу быть для тебя занозой, господин мой бог.
Он весело засмеялся и впился зубами в лепешку.
— Не хочешь? Тогда не Призывай меня по утрам так рано.
Это напомнило ей о женщине в его постели, но сказать, что, не развлекайся он всю ночь, ее Призыв не показался бы ему ранним, Ариадна не осмелилась. Вместо этого она промолвила кротко, как только могла:
— Прости. Мне казалось неразумным хранить столько даров под открытым небом. И потом, у нас нечем кормить животных и некому за ними ходить. Жрицы и жрецы уже стары.
Он ответил не сразу: продолжал завтрак, налегая в основном на медовые лепешки и вино, и то и дело озабоченно хмурился. Наконец он заговорил:
— Продай вещи из кладовой и вели вырубить в горе еще одну кладовую. Тогда будет куда складывать приношения. Животных пусть забьют, а мясо закоптят. Можете оставить себе, что сочтете нужным. К мясу это тоже относится — и к живому, и к копченому.
— Не велеть ли засолить часть?
— Нет. Я не любитель солонины.
Ариадна поморгала.
— Но у нас быки, коровы, овцы, козы и свиньи — не говоря уже о птице. Я положу их всех на алтарь, если ты хочешь, но мясо надо будет забрать в тот же день, самое позднее — на следующий. Становится тепло, и мясо протухнет.
— Наложи на него чары стазиса.
— Стазиса?.. А что это? И я не знаю заклинаний, господин мой бог. Я танцую для Матери — но я не колдунья.
— Стазис — то же, что заморозка, но не холодная. Все тогда замирает. Если наложить стазис на кусок мяса — оно не испортится, пока действует заклинание.
— Но я не знаю заклинания, — повторила она, и голос ее дрогнул. — Я никогда в жизни не колдовала.
— Заклинание я тебе передам, — отмахнулся Дионис. — Заодно и проверим, сможешь ли ты выучить и наложить его.
Ариадна уставилась на него, едва переводя дух. Чары! Если бы не туманные лепестки, через которые ей передавалось добродушное спокойствие бога, она с плачем скорчилась бы на полу. Он предлагал ей это как самую обыденную вещь. Обыденную для богов, кричал Ариаднин разум, не для тебя! Но она сказала себе, что будет не одинока. Есть жрецы и жрицы, которые могут целить, а другие провидят будущее. А Дедал — то, что создает он, никто иной не создаст, он творец невозможного. Может, и она окажется способной на что-либо подобное.
— Смотри на мои губы, — велел Дионис и чуть приоткрыл рот.
Меж его губ Ариадна увидела серебристое облачко — не такое, как ее лепестки, а плотнее и ярче. Оно вылетело из Дионисова рта и свернулось в шарик, подобный пузырькам слюны, какие порой пускают младенцы, — но этот начал расти, и рос, пока не стал величиной с ее ладошку; и тогда Дионис поманил Ариадну к себе. Она подошла — неохотно, так как понимала, хоть он и не говорил ей этого, что он хочет, чтобы она проглотила этот пузырь. Широко раскрыв глаза и надеясь, что бог передумает, она встала на колени подле него. Дионис наклонился и взял ее руку в свои. Она открыла было рот, собираясь возражать, но он быстро наклонил голову — и серебристый пузырь коснулся ее губ...
...и оказался совсем не таким, как она ожидала. Не холодным, не влажным, не скользким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129