Вот если он сможет направлять действия и политику английского короля, если получит хорошую долю золота и зерна северных провинций Англии, сможет подобраться к житнице средней полосы, тогда есть смысл делать на них серьезную ставку.
— Роджер, если ты мне помешаешь или испортишь эту игру…
— Сознательно — никогда. — Сердце Херефорда упало еще больше. — Но я плохой актер и ненадежный союзник в таком деле.
— Думаешь, я не понимаю? Ты старайся. Ведь, если ты не отвлечешь внимания, все будут смотреть только на меня.
В течение последовавших двух недель проходили ничем не примечательные военные действия против небольших крепостей Стефана на севере, главной целью которых было лишь обозначить появление Генриха, но для Дэвида и его двора они были делом немаловажным; на «плохую игру» Херефорда внимания не обращали. А Генрих в этих действиях должен был раскрыть свои карты, считая важным продемонстрировать окружающим свое военное мастерство и доблесть. Как человек молодой, он скорее мог проявить себя не проницательным и уверенным правителем, а доблестным рыцарем и хорошим военачальником. Один Честер, старая хитрая лиса, посмеивался. Он отозвал своего зятя в сторонку и еще раз поблагодарил за подсказку поймать Генриха на крючок с помощью подписи на прошении. Шла подготовка к праздничному пиру накануне церемонии посвящения в рыцари, и сквайры Херефорда были готовы убить Честера, прервавшего так некстати процедуру облачения своего лорда для торжества. У Херефорда, в свою очередь, было плохое предчувствие, и ничего худшего, чем разговор с тестем, для него придумать было невозможно. А тот себе бубнил:
— Он почти одурачил меня своим мальчишеством! И как он поддакивает, когда выкладываешь свои просьбы! Но, хвала Господу, я послушался тебя, он мне все подписал… Вот теперь я посмотрел на него в деле, и знаешь, Роджер… Правильно ли мы делаем? — Он перешел на шепот и, обняв зятя, заговорил ему прямо в ухо: — Когда этот усядется на трон… как ты говорил… он нас прижмет, вот увидишь, палок для нас он не пожалеет. Под Стефаном мы шатаемся и колобродим, а под Генрихом будем сидеть тихо… как в тюрьме. Может быть, сейчас все не так уж и плохо, может, наши печали от слишком большой свободы? Не навлечем ли мы на себя чего похуже?
— Отец, ради Господа нашего, не бросай сейчас дела! — Херефорд содрогался от прикосновений Честера, у него мороз пошел по коже. — Для нас с тобой обратного пути к Стефану нет. Даже если он нас примет, возле него слишком много наших врагов. Плох ли, хорош ли Генрих, он — наша единственная надежда!
— Ты уверен в этом?
— Отец, не мучай меня! — шептал Херефорд в отчаянии. — Я поклялся Генриху, а ты связан со мной кровью через Элизабет. Не ставь меня перед выбором нарушить клятву или поднять руку на родню. О Господи, если я для тебя ничего не значу, подумай, какие страдания ты принесешь Элизабет. Ты убьешь ее этим!
— Об этом ты не беспокойся! Если ты не разделяешь мои сомнения, вовлекать тебя не стану. Когда мои планы изменятся, я уйду с твоего пути. Драться мы с тобой не будем.
Уходя, Честер похлопал Херефорда по плечу, но молодой лорд был сильно напуган. Он вернулся к занятию со своими сквайрами с каменным лицом и на их вопросы отвечал так рассеянно, что у Вильяма Боучемпа лопнуло терпение.
— Милорд, при всей величине ваших проблем, обратите внимание на мою меньшую, но требующую немедленного разрешения: какой плащ вы сейчас наденете, зеленый или синий?
Натянутые нервы Херефорда сделали его сверхмнительным, и все для него обретало в этот момент особый смысл. Синий цвет символизировал правду, зеленый — преданность. Херефорд переводил взгляд с одного на другой. Предупредить Генриха о колебаниях Честера? Для Честера это было бы смертельным ударом, которого он никак не ожидает. Он говорил с ним доверительно, сугубо по-родственному. Во всяком случае, не сегодня, решил Херефорд. Вечером после обеда у них церемония омовения и рыцарское бдение. Херефорд глубоко вздохнул. В храме пред алтарем с заката до рассвета у него будет время подумать.
— Зеленый, — сказал он наконец. — Пусть на мне будет зеленый.
Сказано это было необычно, и Боучемп посмотрел на господина. Но раздумывать о странности колебаний Херефорда он не стал. Освободившись от облачения лорда, ему еще предстояло подготовить одеяние для всенощного бдения, потом почистить и проверить доспехи для завтрашнего турнира. Кроме того, Вильяму хотелось самому погулять на праздновании. Пусть Херефорд стоит на голове со своими проблемами. У него самого такой охоты нет.
Праздничный обед проходил как обычно. Слишком много ели, еще больше пили. Веселость Роджера из Херефорда была какой-то лихорадочной, но в шумной компании на это внимания не обращали. Теплое и душистое купание с наступлением сумерек было успокаивающим, и только Честер, присутствовавший при омовении зятя как попечитель его рыцарства, действовал ему на нервы. Всенощное бдение показалось Херефорду бесконечным. Первые часы он переминался с ноги на ногу, придумывая способ решения своей задачи, но чем сильнее уставал от неподвижного стояния, тем туманнее просматривались честные решения. Он считал долгом сказать Генриху, что Честер может бежать; но было долгом и перед Честером держать язык за зубами. Он смотрел на ровное пламя двух алтарных свечей, словно две маленькие красные, воздетые к небесам ладони, и решил помолиться. Встал коленями на холодный каменный пол, но подходящей молитвы на память не приходило. Он упер меч в щель между каменными плитами и, держась за рукоять, склонил голову над эфесом меча со святыми мощами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131