Скрестив руки под черной шерстяной накидкой, она сошла по широким ступеням, ведущим от террасы в сад, и направилась к гортензиям. Вдруг у нее вырвался возглас досады: посреди аллеи, перегородив ей дорогу, стояли несколько пансионерок и оживленно беседовали.Гортензия хотела было свернуть в сторону, но они уже заметили ее и разглядывали с затаенной усмешкой; их перешептывания не предвещали ничего доброго. Здесь собрались самые непримиримые из дочерей эмигрантов, те, для кого дочь банкира была врагиней, к тому же наследницей громадного состояния, несносной выскочкой, с отменной наглостью кичащейся своими бонапартистскими пристрастиями.Сойти с дороги Гортензия сочла бы для себя унижением. Это было бы подобно спуску флага на военном корабле ранее, нежели противник произведет первый залп. Как только что на кладбище, она решилась взглянуть в лицо опасности и, не замедлив шага, направилась к ним. Может, из уважения к ее трауру они расступятся, как незадолго до того толпа кладбищенских зевак?..Но не тут-то было. Девицы стояли плотно, подобно небольшому серому бастиону. Они ожидали ее приближения. Открыла огонь Аделаида де Куси:— Что вам здесь понадобилось? Сад достаточно велик. Могли бы избрать другое местечко!— Я люблю гулять именно здесь. К чему же мне менять привычки?— К тому, что вы нас обеспокоили.— Что касается меня, то вы мне не помешали…— Хотелось бы верить! — резким дискантом откликнулась Эжени де Френуа. — Какая негаданная честь для девицы из низов — ежедневно соприкасаться с цветом французского дворянства. В дальнейшем вы могли бы неплохо использовать это, однако не думаю, чтобы теперь вам удалось занять хоть какое-нибудь положение в свете.— Что вы называете светом?— Людей, чей род не берет начало в сточной канаве. Общество, где нет мужей и жен, убивающих друг друга…Гортензия мертвенно побледнела. Ее кулаки сжались под шерстяным покрывалом…— Вы оскорбляете моих родителей! Я приказываю вам немедленно взять ваши слова обратно!Юная кривляка разразилась смехом, ее подруги тотчас последовали ее примеру.— Вы мне приказываете? Вы, на кого скоро начнут показывать пальцем?.. Я не намерена брать назад сказанное, поскольку мы все здесь так думаем. Хотелось бы поглядеть, как вы сумеете нам помешать!Забыв всякую осторожность, Гортензия чуть не бросилась на нее, но внезапно сзади раздался ледяной голос:— Остановитесь, Гортензия, и успокойтесь. Полагаю, что этим нужно заняться мне!Никто не видел и не слышал, как подошла Фелисия Орсини; она выскользнула из боковой аллеи, помахивая зажатой кончиками пальцев брошюрой отца Лорике «Малая логика». Фелисия решительно встала между юными фуриями и их жертвой. Как жалящая змея, ее рука взвилась в воздух и дважды обрушилась на круглые щеки наследницы Ольнеев, ударяя с такой силой, что у той выступили слезы.— Кто-нибудь хочет еще? — вопросила римлянка, насмешливо разглядывая оглушенных девиц. — Может, мадемуазель де Куси? Или мадемуазель де Каниак, имеющая обыкновение, не раздумывая, доносить на всех и каждого, надеясь заслужить уважение матери-наставницы? Впрочем, ее упования тщетны. В роду Грамонов с подлецами не знаются.Аделаида де Куси первая обрела способность говорить:— Какая муха вас укусила, княгиня? Странная мысль — покровительствовать этой девице. Ни для кого же не тайна, что вы ее презираете.— Не думаю, чтобы я когда-либо делала вам подобные признания. В любом случае вы не имеете права вслух высказывать предположения о моих чувствах.— Это секрет Полишинеля, — хихикнула Жанна де Каниак.— Как вам будет угодно. Однако, чтобы пресечь эти домыслы и лишить вас повода отдаться излюбленному вами шпионству, желаю сообщить следующее: тяжесть несчастья, обрушившегося на мадемуазель де Берни, должна была бы подвигнуть всякую высокорожденную особу выказывать ей по меньшей мере сочувствие и уважение. Но, как видно, никто из вас не наделен душой благородной! — заключила Фелисия, взяв под локоть и увлекая за собой Гортензию, еще не пришедшую в себя от удивления. — Пройдемте немного, — сказала она, тогда как остальные, опасаясь услышать еще что-нибудь столь же приятное, направились к дому. И вдруг Фелисия рассмеялась: — Вы выглядите оглушенной. Не так ли?— Это слабо сказано. Мне казалось, вы презираете меня.— Не столь уж. Я бы сказала, что вы меня раздражаете зрелищем своего превосходства…— Превосходства? В чем же вы его видите? Ведь не в истоках же моего… скажем, не слишком древнего дворянства?— Нет. Это связано с обстоятельствами, в которых вы повинны лишь косвенно: ведь вы крестница императора Наполеона. А я — всего лишь кардинала Палавичини. Существует целый мир, и этот мир на вашей стороне…— Никогда бы не поверила, что услышу такое от принцессы Орсини…— Потому что вы ничего об этом не знаете, — не без высокомерия возразила Фелисия. — С шестнадцатого века одна из ветвей нашего рода обосновалась на Корсике. Основателя ее звали Наполеон… Ваш император принадлежит нам более, чем вам, хотя он и ставил Францию превыше всего остального мира! Ко всему прочему, он избавил нас от австрийцев. А такого рода вещи не забываются…Звон колокольчика прервал медленную прогулку девушек.— Завтрак! — произнесла Фелисия. — Нужно возвращаться. Однако… мне бы прежде хотелось вам поведать, как я опечалена вашим несчастьем и тем, что вам предстоит испытать… И еще мне бы хотелось вас попро-сить. Не вините вашего отца в том, что он сделал. Любовь — кровожадное чувство, и в нашей семье она произвела такие опустошения…— Я вовсе не виню его, тем более что именно сегодня убедилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15