Жизнь больше не нужна мне, а я не нужен жизни. Пускай сыновья… — тут Аттила едко усмехнулся, — пускай сыновья попытаются заменить меня и на поле брани, и в походах, и в переговорах с римлянами.
Эдекон только горестно вздохнул. Аттиле было уже шестьдесят, и своим отпрыскам — а их у него насчитывалось шесть десятков, точно по числу прожитых лет, — он, разумеется, казался цеплявшимся за власть стариком. Пять главных сыновей вождя горели желанием поскорее разделить созданное отцом государство. Они постоянно грызлись между собой, то и дело хватались за мечи и Даже подсылали друг к другу убийц. И только Эллак, шестой и самый любимый сын, не участвовал в сварах и держался уверенно и независимо.
— Эллак, конечно, надеется прибрать все к рукам. Ну, это и понятно. Он ведь старший. Ты знаешь, Эдекон, как я всегда относился к нему. Он умен, смел, хитер, ловок. Он прекрасный воин. Но с недавних пор я стал…
Тут Аттила внезапно умолк в резким жестом приказал слуге удалиться, решив, что слишком уж разоткровенничался.
— Ох, годы, годы, — пробормотал он, когда Эдекон, низко поклонившись, вышел. — Раньше я не был таким болтливым. Болтливым, как женщина. Я знаю, что Эдекон не предаст меня и не посмеет смеяться над моими страхами, но незачем посвящать его в свои секреты. Иначе когда-нибудь я заколю его собственной рукой — а слуга он хороший. Так что пускай лучше не ведает о том, что я боюсь родного сына. Глаза Эллака горят алчностью, и он едва сдерживается, чтобы открыто не предложить мне объявить его наследником.
Аттила в гневе вскочил с ковра, на котором, по обычаю кочевников, сидел, скрестив ноги, и пнул пустой кубок. Тот скатился с низенького подобия стола (гунны заимствовали кое-что у европейцев, хотя им бы этот стол показался просто доской, брошенной на кошму из овечьей шерсти) и остался лежать на глиняном полу. Вождю хотелось вина, но слугу он звать не стал. В последнее время Аттила полюбил одиночество и справедливо полагал это признаком надвигавшейся старости.
— Но я не обрадую его. Я не стану по доброй воле уступать Эллаку свое место! Пускай набирается терпения и ждет, как ждал когда-то я. Да, мальчик коварен, но я не буду поворачиваться к нему спиной, и ему не удастся накинуть на меня удавку. Я же убивать его не собираюсь. В конце концов, моя империя — это такой лакомый кусок, что Эллака можно понять…
Два года назад Аттила потерпел едва ли не первое в своей жизни поражение, и ему даже пришлось спасаться бегством. Противником его тогда был Аэций, предводитель племени венетов. Много лет назад Аттила и Аэций дружили и даже клялись никогда не сходиться на поле брани. Мальчишество! Аэций не пощадил никого из захваченных им в плен приближенных своего давнего друга, и Аттила сполна расквитался с ним за это, когда спустя полгода после поражения собрался с силами и ударил по венетам. Он захватил Конкордию, Верону, Падую и гнал врагов до тех пор, пока они не укрылись на островах, затерянных среди гнилых и распространявших лихорадку вод лагуны. Аэций вскоре умер, и Аттила очень разозлился, узнав об этом, и даже велел обезглавить нескольких пленников, которых прежде собирался помиловать, — так ему хотелось собственноручно предать Аэция смерти.
Дело это было прошлое, но вождь гуннов не забыл, как случайно перехватил взгляды, которыми обменялись два его сына, когда услышали среди ночи приказ отца сниматься с места и бесшумно уходить прочь. Аттила был тогда уверен, что Аэций захочет воспользоваться плодами победы и под покровом темноты прикажет перерезать всех вражеских воинов. Сыновья почтительно поклонились Аттиле и отправились поднимать людей, но вождь понял, что они презирают его за это поражение и думают, что никогда не проиграли бы эту битву. В ту ночь Аттила впервые почувствовал себя старым и слабым…
А потом он отчего-то не захотел взять приступом и разграбить Рим. Его войско было уже возле Вечного города, и все предвкушали богатую добычу, когда навстречу гуннам выехал верхом на белом муле величественный старик. Его сопровождали несколько человек, облаченных в длинные одежды и громко распевавших какие-то протяжные песни.
— Ну и смешной же этот старик, — расхохотался один из сыновей вождя. — Только прикажи — и мы ухватим его за бороду и притащим сюда!
— Кто это? — Аттила ткнул рукой в сторону всадника.
— Не знаю, — растерянно отозвался сын. — Кто это? — Вождь взглядом отыскал в толпе рослого римского перебежчика и поманил его к себе.
— Его имя Лев, а прозвище — Великий. — Римлянин сглотнул слюну, потому что во рту у него отчего-то вдруг пересохло. — Его Святейшество папа…
Аттила жестом велел ему замолчать.
— Знаю, — коротко сказал он. — Коня!
Очень скоро он уже был возле старца. Священники, окружавшие папу, расступились, а потом и вовсе отошли в сторону. Аттила внимательно выслушал старика, что-то вдохновенно ему объяснявшего, сжал ногами лошадиные бока (как и все кочевники, он ездил без седла) и вернулся к своему войску.
— Уходим! — только и проговорил он, и никто не посмел ослушаться, хотя добыча была уже совсем близка.
Многие потом гадали, что же такое сказал папа Аттиле, какие заветные слова нашел, — но эта тайна никогда не была раскрыта.
Аттила и сам бы не сумел, наверное, объяснить, почему ушел тогда от Рима. Наверняка он знал лишь одно: лет десять или даже пять назад он бы так не поступил.
И многие после этой истории решили, что вождь становится старым и слабоумным, и начали искать расположения Эллака…
Аттила понимал, что его людям нужны новые победы и новые трофеи, и вот весной 453 года он объявил о походе на своих германских вассалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127