Денег у него было не слишком много, и он почти все их тратил на подношения Марии. Особенно понравилось ей удивительной красоты жемчужное колье, которое Людовик купил у королевы Генриетты, вдовы несчастного английского монарха Карла I.
— Я должна вести себя так же, как и раньше, — тихонько твердила Мария, когда Людовик, распаленный объятиями и поцелуями, наконец уходил от нее. — Я уже ношу драгоценности, совсем недавно принадлежавшие особе королевской крови. Еще немного, и он предложит мне стать его женой и разделить с ним престол Франции.
Когда Мазарини приказал позвать к себе племянницу, то думал, что попытается подкупить или уговорить ее, но, увидев самодовольную улыбку, которая играла на чувственных губах Марии, принял другое решение. Кардинал захотел для начала выслушать девушку. Вообще-то его не слишком занимали объяснения молодой интриганки, но все же она принадлежала к его семье. Нехорошо было бы немедленно объявлять ей свою волю…
И Мария повела себя именно так, как он и ожидал. С показной величавостью, хотя на самом деле развязно, она без приглашения опустилась в кресло и сказала, не переставая усмехаться:
— Что, дядюшка, намереваетесь вразумить меня? А может, лучше поздравить с такой удачей? Не каждый день ваши родственники возлагают на себя корону." Впрочем, что это я? Ведь вы тоже близки к трону, хотя вам и не удалось подойти к нему вплотную, как мне. Или все-таки удалось? При дворе разное говорят…
И Мария бесстыдно поглядела на кардинала. Тот едва справился со вспышкой ярости. Чтобы не выдать себя, он взял в руки перо и принялся чинить его изящным, отделанным перламутром ножичком. Пальцы у него слегка дрожали. Он прекрасно понял, на что намекала племянница. На их с Анной тайный брак. Что ж, девица вполне заслужила свою ссылку. И до чего вульгарна, до чего напоминает простолюдинку! На что только польстился этот мальчишка?!
— Вот что, Мария, — с показным спокойствием начал Мазарини, решив оставить без внимания наглую выходку племянницы. — Рано тебе еще изображать из себя королеву. И время твое никогда не наступит. Я об этом позабочусь. Не видать тебе короны, слышишь, ты, дерзкая девчонка?! — Кардинал все же не выдержал и сорвался на крик.
Племянница ойкнула и испуганно сжалась в кресле. Она знала, что кардинал редко приходит в ярость и что в такие минуты лучше держаться от него подальше.
— Я убью тебя своей собственной рукой, если ты посмеешь ослушаться меня и немедленно не отправишься в Бруаж! С тобой поедут твои сестры и госпожа де Венель, их воспитательница…
На глазах Марии вскипели горькие горячие слезы.
— Дядюшка, — запинаясь, проговорила она, — позвольте мне остаться! Я умру и разлуке с Людовиком! Я так люблю «то!.. И мне так хочется стать королевой… — опустив голову, добавила девушка.
Мазарини почувствовал, что готов улыбнуться. Господи, какая наивность! Неужели она действительно полагала, что первый министр Франции способен забыть о государственных интересах и позволить своей родственнице разрушить его политические планы? Вот простушка!
— Нет, Мария, — произнес он сурово. — Я слишком долго выносил твои капризы и выходки. Ты завтра же уедешь!
И Мазарини жестом отпустил ее. Его решение было окончательным, и напрасно Мария плакала на груди у Людовика. Юный король знал, что проиграл. На следующий день он проводил свою возлюбленную до кареты, которая ждала ее во дворе Лувра. Людовик не в силах был удержаться от слез, и итальянка обиженно бросила ему на прощание:
— Ах, сир, вы король, но вы плачете, потому что ничего не в силах изменить. Я уезжаю, уезжаю! А вы остаетесь…
Тут Мария начала рыдать и велела кучеру трогать. Карета выехала на дорогу, ведшую в Фонтенбло. Людовик долго смотрел ей вслед, а потом приказал оседлать себе одну из самых норовистых лошадей, свистнул псу и отправился на охоту. Вернулся он лишь к вечеру и тут же сел писать Марии первое из многочисленных любовных писем.
Но Мазарини рано было успокаиваться. Оказалось, что Мария не намерена сдаваться без боя. В Фонтенбло она заявила, что очень больна, что вот-вот умрет и что не в силах продолжать путешествие. Узнав об этом, Людовик так разволновался, что собрался скакать к возлюбленной без промедления, махнув рукой на все королевские обязанности. Мать вынудила его остаться в Лувре едва ли не силой и попросила Мазарини предпринять что-нибудь.
Кардинал написал племяннице, что очень сожалеет о ее недомогании и что советует ей ехать дальше, так как морской воздух Бруажа наверняка пойдет ей на пользу. Доброжелательные на первый взгляд строки скрывали угрозу, и Мария поспешила повиноваться.
«Любовь моя, — торопливо пробегала глазами юная Манчини очередное послание короля, — Вы не можете вообразить себе, как я тоскую без Вас и как мне одиноко. О, сколь тяжело быть государем и ни на минуту не забывать о бремени венца и обязанностей, на тебя возложенных! Будь моя воля, я был бы сейчас у Ваших ног, и шептал Вам слова признания, и глядел бы в Ваши сияющие от счастья глаза! Но — увы! — судьба распорядилась иначе…
Впрочем, что это я? Чуть не забыл известить Вас о грядущей радости. Матушка позволила нам встретиться — в Ла-Рошели! Это случится уже на следующей неделе, и я многого жду от этого свидания!..»
Да, действительно, Анна Австрийская разрешила юным возлюбленным еще раз увидеть друг друга. Она была уверена, что встреча продлится недолго — ровно столько, сколько нужно, чтобы сказать последнее «прости!» и торопливо обменяться поцелуями, но сам Людовик думал иначе. Он полагал, что свидание окажется решающим и что Мария наконец-то станет принадлежать ему полностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127