Все это не простая модернизация. Автор подошел к своему сюж
ету не только как археолог и не только как романтик, предпринявший экзот
ическое путешествие в глубь истории. Третий век Рима заворожил его своей
Ц действительной или мнимой Ц близостью к нашей эпохе. Автора прельща
ет в нем хрупкость и обреченность, предчувствие близкого конца. Это ощущ
ение Ц беззащитной и обреченной человечности Ц составляет душу книги,
спасает ее от археологического омертвления и ставит ее в ряд Ц хотя, быт
ь может, и не на одной высоте Ц с прекрасными стихами автора, посвященным
и гибели Европы.
Конечно, как и во всех исторических романах, в «XV легионе» порой не хватае
т воздуха. Слишком много вещей, занимательных, красивых или редкостных, к
оторые заслоняют человеческую судьбу. Это закон жанра. Ноя сказал бы, что
благодаря элементу личного опыта в книге Ладинского несравненно больш
е воздуха, чем, например, в «Алтаре Победы». Превосходны лагерные сцены. По
длинным зноем пустыни дышит Сирия. Нигде вообще читателя не покидает ощу
щение земли и неба («Черное и голубое»). Последние страницы, посвященные б
олезни и смерти Делии, вообще свободны от условностей исторического ром
ана. Их полное дыхание, пронзительная грусть говорят о том, что в них мы им
еем ключ к основной интуиции поэта: гибнущая красота Ц Делия Ц Европа
Ц наш мир.
Невозможно изобразить крушение античного мира вне спора язычества и хр
истианства. И невозможно изображать этот спор, не занимая позиции. Позиц
ию Ладинского по отношению к христианству можно было бы назвать сочувст
венной и скептической одновременно. Он изображает христианство как явл
ение внутри древней культуры, Ц в сущности, мало отличное от нее. Думаю, ч
то для бытовой живописи, для массовых характеристик эта точка зрения име
ет свои преимущества: она спасает от сусальностей «Quo vadis»
[3] Здесь имеется в виду рома
н Г. Сенкевича «Камо грядеши» (Прим. ред.).
. Но она никак не может объяснить победу новой силы Ц всего великог
о будущего, которым она чревата. Христиане Ладинского не лучше и не хуже с
воих сограждан. Для изображения духовной силы выбран Тертуллиан-фанати
к. Чрезвычайно трудно изобразить Ц и даже увидеть извне Ц духовную сил
у, которая была бы свободна от сентиментальности и фанатизма. Охотно при
знаем это. Но тогда всякое изображение этой силы и ее проявления в жизни о
суждено на неудачу. Другими словами, Ладинский превосходно изобразил см
ерть старого мира, но оставляет нас в недоумении о природе того мира, кото
рый идет на смену...

Юбилейный, или полуюбилейный, год 950-летия со дня крещения Руси принес нам
вместо исторических исследовании Ц исторический роман, в котором княз
ю Владимиру уделено почетное место. Вероятно, это первый роман о кн. Влади
мире Ц во всяком случае, единственный, который останется. А он, несомненн
о, останется и войдет в русскую воспитательную национально-историческу
ю библиотеку.
Роман о кн. Владимире Ц из эпохи, от которой нам ничего не осталось, кроме
легенд, Ц кажется дерзким предприятием. Автор с большим тактом разреши
л свою задачу. Он подошел к загадочной варяго-славянской Руси от Византи
и и описывает события в Херсонесе и на Днепре словами патриота-ромея, их о
чевидца и участника. Не Русь, а Византия заполняет главное поле романа, и о
победах Владимира рассказывает нам его враг и соперник Ираклий Метафра
ст, влюбленный в царевну Анну. Этот прием дает автору право смело наброса
ть портрет грубого варварского вождя, не смягчая жестоких красок, и в то ж
е время дать почувствовать будущий образ если не святого, то светлого кн
язя, сливающегося для нас с образом России. Византия дана с необычайным б
огатством археологических деталей. От императорского дворца до рынка и
лупанара, с главным вниманием на военно-морском быте. Может быть, специал
ист найдет кое-какие неточности в обилии всех этих исторических деталей
. Не будучи византинистом, я не могу их указать. Нельзя не удивляться лишь
тому, что археологический груз не давит романа, почти лишенного фабулы в
обычном смысле слова. Мы читаем его с глубоким вниманием, переживая в нем
нашу собственную трагедию Ц трагедию культуры.
Ладинский подошел к Византии с тем же основным интересом, с каким он изуч
ал Рим III века. Для него это исторические отражения нашего жестокого време
ни с основной темой: гибель Запада, или, точнее, мужественная борьба за пос
ледние дни жизни великой, но уже пережившей себя культуры. «Стихи о Европ
е» Ц вероятно, лучшее из всего, что написал Ладинский, Ц дают ключ к его и
сторическим романам. Они пронизаны острым романтизмом умирающего Рима,
неотразимым для людей довоенного поколения, но совершенно несозвучным
нашему времени Созвучен ли он Византии X века? В этом главный вопрос истор
ика поэту. Восстановить вполне убедительно лицо Византии за всей внешне
й оболочкой ее культуры Ц задача нелегкая, доселе никем не испробованна
я. Ладинский волен предложить свою интерпретацию: Византия Ц это Рим, за
поздавший со своей смертью на тысячелетие. Но, признаюсь, мне плохо верит
ся в такие длительные переживания. Византия представляется скорее типо
м окончательно нашедшей себя, в себе до конца уверенной, самодовлеющей к
ультуры. В ее тяжелом великолепии, в абсолютной ортодоксальности как буд
то вовсе нет места романтизму. Не случайно она не оставила нам ни одного п
оэта. Даже ее литургическая поэзия закончилась к X веку Ц эпохе ее апогея
.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13