– А почему ты не снимешь пальто?– У меня мало времени. Мне так много нужно успеть… Ведь сегодня сочельник.– Да, сочельник…Но все же она снимает пальто и остается в красном шерстяном платье, которое словно озаряет комнату и сразу же создает праздничное, рождественское настроение.Каролина приходит в восторг и просит ее подержать гиацинт. Ингеборг с удивлением смотрит на нее.– Но это же тебе!– Да-да, спасибо. Я просто хочу полюбоваться гиацинтом на фоне твоего платья. Голубое на красном.Она берет Ингеборг за руку и подводит ее к зеркалу.– Видишь? Правда, красиво?Ингеборг кивает и оглядывается по сторонам.– Как здесь много зеркал!– Да. Они ведь нужны в нашей профессии. Чтобы видеть себя со стороны. Как тебя видят другие.– Ах, вот как…Ингеборг отдает гиацинт. Взгляд у нее задумчивый.Ей кажется, что человек не может увидеть себя чужими глазами. Когда она сама разучивает роли, то никогда не пользуется зеркалами. Она работает совсем по-другому. Никогда не пытается наблюдать за собой со стороны. Доверяется собственному чутью, работает непосредственно с собой, изнутри, и тогда зеркало становится помехой. Она, наоборот, старается избегать зеркал. Чтобы они не мешали. Ей легко отвлечься. И она не терпит, когда за ней кто-то наблюдает.Надо же! Какой разный подход!Работая над ролью, Ингеборг ни капельки не волнуется о том, что в результате увидят зрители, в это время она совсем не думает о них. Впрочем, Каролина, не думая о зрителях нарочно, все же принимает их в расчет. И прежде всего ей кажется, что когда она играет по-настоящему, то становится напрямую зависимой от зрителей. Однако управлять собой не позволяет.– Но ведь все это делается в первую очередь ради зрителей, не так ли?– Не только ради них, – возражает Ингеборг, – для тебя самой это не менее важно.Они усаживаются, между ними завязывается интересная и увлекательная беседа, и они не замечают, как проходит время – внезапно Ингеборг спохватывается:– Боже мой! Уже темнеет! А мне нужно было так много успеть.– Да, и мне тоже…С серьезными лицами они смотрят друг на друга. Но тут Каролина не удерживается и прыскает со смеху.– А что на самом деле нам нужно успеть? – говорит она. – Ты не знаешь?Ингеборг неуверенно смотрит на нее.– У меня так много… – начинает она. Но вдруг осекается и тоже начинает смеяться. – А что?– Да ничего… Может, хочешь чаю?Ингеборг подбирает юбку и делает книксен.– Спасибо, с удовольствием.Она берет свою сумку. Небольшую, но, как оказалось, очень вместительную, и начинает доставать из нее один кулек за другим.– У меня есть гостинцы, – поясняет она. – Я только что от старенькой тетушки… Вот, смотри, не могу же я одна все это съесть.На столе появляются печенье, фрукты, конфеты. Но Каролина хочет ее остановить.– Да нет же, оставь это себе. Съешь потом сама. Ведь я испекла кекс.Они зажигают свечи.Пока Каролина достает чашки и блюдца и накрывает на стол, Ингеборг обходит комнату, с интересом ее разглядывая.– А ты живешь одна?– Да.– А я думала, ты живешь с мамой.– Вначале мы жили вместе. В другой квартире. Потом она вернулась в свое загородное поместье, а я переехала сюда.– Я тоже живу одна. Я всегда жила одна с тех пор, как стала взрослой. Иначе, как мне кажется, человеку трудно развиваться. Особенно в нашей профессии. А тебе мешает, когда вокруг тебя люди?– Да вроде нет… Ты хочешь сахар или мед к чаю?– Нет, спасибо, ни то ни другое. А тебе трудно быть одной?– Нет. А тебе?– Конечно, нет. Думаешь, я стала бы справлять Рождество в одиночестве?Ингеборг подходит к комоду. Каролина нарезает кекс.– В нашей профессии нам никогда не удастся обрести настоящее одиночество, – с усмешкой говорит она.– Что ты имеешь в виду?– Мы ведь постоянно окружены персонажами, которых играем. Иногда мне кажется, что весь дом заполнен людьми, которые толпятся вокруг меня.И без умолку болтают! Голова от них просто кругом идет.Ингеборг смеется. Она собирается что-то сказать, но замолкает, и Каролина продолжает:– В такие дни я убегаю на кладбище, оно здесь неподалеку. Там тоже полно людей. Но они мертвы и потому молчат.Ингеборг не отвечает. Взгляд ее устремлен на фотографии на комоде.– Они уже прожили жизнь, – продолжает рассуждать Каролина. – Наверно, знать, что ты прожил жизнь, – это приятно.– Что? Кто прожил жизнь?Взгляд Ингеборг вдруг становится рассеянным.– Те, кто уже умер, – поясняет Каролина. Ингеборг вдруг вскрикивает:– Разве ты знаешь?..Но поспешно обрывает себя – Каролина оборачивается.Ингеборг держит в руке фотографию Берты.– Знаю кого?.. – спрашивает Каролина. Ингеборг равнодушно ставит на место фотографию Берты и берет вместо нее фотографию дедушки.– Это твой папа?– Нет, дедушка. Так кого, ты сказала, я должна была знать?– Да так, неважно. Я просто вспомнила об одном человеке, которого когда-то знала. Но ты вряд ли с ней знакома. Просто кое-что пришло в голову.Она ставит на место фотографию дедушки и отходит от комода.Каролина заканчивает сервировку стола. Гиацинт тоже должен там уместиться, но не слишком близко к свечам, поэтому она отодвигает его в сторону и переставляет чашки. Чай уже заварился. Каролина разливает его.– Прошу к столу!Ингеборг придвигает стулья, а Каролина тем временем подкладывает дров в печь, пламя снова занимается, поленья начинают уютно потрескивать. Девушки садятся за стол и продолжают разговор о театре.За окном снегопад. Смеркается.Внезапно Каролина вспоминает, что хотела зажечь свечи на кладбище. На тех одиноких могилках, которые никто не посещает.– Мне нужно ненадолго выйти на улицу, – говорит она Ингеборг.– Ты хочешь, чтобы я пошла домой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130