— Пожалуйста, сэр, научите меня!
Вечером доктор отвел девочку домой и яростно потребовал у матушки Спригг, чтобы Стелле позволили стать его ученицей. Он так настаивал, что матушка Спригг, еще слабая от колик, была не в состоянии спорить с ним и уступила без дальнейших раздумий — обстоятельство, о котором она впоследствии пожалела не раз и которому так радовались Стелла и доктор Крэйн. День ото дня между ними крепла совершеннейшая из всех связей, которые только могут возникнуть между людьми: связь между учителем и учеником. Из общей любви к знанию часто вырастает любовь друг к другу, свободная от эгоизма и страстей настолько, насколько вообще может быть свободна от них любовь, ибо учитель и ученик ничего не требуют друг от друга, кроме преданности единой цели.
5
Пока доктор Крэйн приказывал Тому Пирсу запрячь лошадь, Стелла надела свой плащ и отвязала от ножки стола Даниила. Через десять минут, попросив старого Сола подождать в кузнице и по возвращении проводить Стеллу домой, они рысью поехали через деревню к морю. Личико Стеллы раскраснелось от удовольствия. Хотя она жила всего в нескольких милях от моря, ей редко удавалось увидеть его вблизи. Ярмарочный город, куда ее изредка брали с собой приемные родители, от моря находился далеко, у отца и матушки Спригг не было времени на праздные прогулки. Они настолько вросли в окружавшую их природу, что почти не замечали ее. Отдаленный рокот моря в штормовые ночи или бриз, врывающийся в раскрытые окна, были для них естественны, как собственное дыхание, но ехать к морю только для того, чтобы взглянуть на него, казалось им верхом глупости. Но Стелла родилась с даром удивления и, ощущая мир частью себя самой, не переставала созерцать его с благоговением и радостью; но иногда она сама казалась себе самым удивительным явлением из всех, существующих на свете.
Девочке, привыкшей к медлительным вьючным лошадям и фермерским телегам, казалось, что бричка доктора Крэйна почти летит. Кожаное сиденье мягко покачивалось на рессорах между двумя огромными колесами, и Эскулап, красивый серый мерин доктора, шел проворной иноходью. Доктор в очках, запахнутом коричневом пальто и высокой касторовой шляпе набекрень правил лошадью, а Стелла в алом плаще очень прямо сидела рядом с ним и наслаждалась тем, что участвует в столь щегольском выезде. Правда, Даниил, лежавший на полу, то и дело высовывал нос из-под пледа, укрывавшего колени доктора и Стеллы, оглашал округу всхлипывающим возбужденным визгом и бил их хвостом по ногам, но в остальном даже он вел себя прилично. Если бы с ними был Ходж, он лежал бы смирно и не издал бы ни звука. Ведь Ходж был джентльменом, а Даниил — нет.
Они проехали через деревню, где доктору пришлось поминутно отвечать на дружеские приветствия, касаясь полей шляпы, и замедлили ход, подъехав к грязной проселочной дороге, ведущей в Лес Палача, названный так из-за виселиц, еще несколько лет назад стоявших на перекрестке неподалеку. Этот красивый лес, где дубы, осины и березы переплетались с густой порослью ежевики и орешника, имел дурную славу. Говорили, что по ночам там укрывались разбойники. Но сегодня даже он казался прекрасным: весь освещенный солнцем, золотящим ветви дубов, ласкающим стройные серебристые стволы берез и ежевичные кусты, украшенные алой листвой. Сидя в бричке, Стелла только удивлялась, как может кто-то избегать и бояться столь чудесного места.
Они въехали на холм и снова оказались на просторе, быстро подъезжая по зеленым лугам к Закоптелой деревне. Стелле никогда не позволялось бывать в Закоптелой деревне одной, и вид золотистых и белых домов, казавшихся заброшенными, ветхими и все же нарядными среди садов, в которых пламенели георгины, и пестрой вывески постоялого двора, качавшейся на ветру, взволновали ее до глубины души.
У доктора и здесь были друзья. Маленькая старушка, развешивавшая белье в садике у дома, улыбнулась ему, и рыжебородый великан, довольно подозрительной наружности, в матросских штанах и рваной фуфайке, развалясь сидевший на пороге постоялого двора, помахал доктору глиняной трубкой и зычно прокричал приветствие, и доктор тотчас без тени иронии снял перед ними шляпу.
— Говорят, что бабуся Боган ведьма, но это не мешает ей быть превосходной женщиной, — пояснил он, — а из всех негодяев на моей памяти, а я знаю их немало прелесть моя, Джордж Спратт единственный, с кем я не побоялся бы оказаться в трудной ситуации.
Бричка очень медленно спускалась по дороге, вьющейся среди высоких склонов, увенчанных густым кустарником и искривленными бурей дубами. Спуск был такой крутой, что далеко внизу сквозь серые, поросшие лишайником ветви, можно было видеть море, то бледно-голубое, то аквамариновое, отливающее шелком и украшенное золотыми бликами. Дорога свернула влево, слегка выровнялась, огибая холм и насыпь, которая перешла в низкую каменную стену, и перед ними раскинулись просторы Торби.
Доктор Крэйн остановил бричку.
— Смотри внимательно, — сказал он мягко, — я много плавал по Средиземному морю, но по мне, ни бухты Неаполя, ни берега Корсики, ни Крит не сравнятся с этим берегом. Молчи. Вглядись получше.
Берег выгибался гигантским полумесяцем от скал за Торкви до аметистовых возвышенностей Берри Хэда над древним портом Бриксхэм. Они ясно видели высокие старинные дома Бриксхэма, лепящиеся на скалистом утесе над гаванью, великолепные корпуса и вздымающиеся мачты двух стоящих на якоре фрегатов с вывешенными для просушки парусами. Торкви казался игрушкой, которую можно было накрыть ладонью. Четко виднелись домишки у моря, торжественно именуемые Стрэндом, верфь и гавань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151