Я выходил из дома только рано утром, чтобы купить газеты, читая их, я впадал в отчаяние. Я каждый день просматривал свежие газеты, там была моя фотография, всегда одна и та же, сделанная на празднике «Гражданин года», у входа в Клуб. Каждый считал своим долгом высказаться в мой адрес. Убийца. Поборник законопорядка. Фирма, зарабатывавшая на заказных убийствах, журналисты обожают писать такие вещи. Идиоты они, эти журналисты. Международная амнистия, Комиссия по правам человека, одни и те же люди говорят одно и то же. Продукт авторитаризма, писали они. Безнаказанности. Злоупотребления властью. По-настоящему разозлил меня только президент Клуба, нам и в голову не могло прийти, что он способен на такое, сказал он, вручение премии этому человеку было ошибкой. Козел. Я рассердился на него не на шутку. Зачем говорить, что это была ошибка? Мог бы и промолчать в конце концов.
А учительница? Вирджиния? Я думал о ней. Было видно, что я ей понравился, произвел на нее должное впечатление, да еще и медаль к тому же. Мы ведь договаривались, что я позвоню. Знакомство было заманчивым. Я решил набрать ее номер. Она даже не церемонилась, скажите, что меня нет дома, сказала она, стоя очень близко от телефона, так что я все слышал. Ее нет дома, повторила горничная. Вот и еще одна меня бросила. Скоро они все от меня отвернутся.
Дни проходили за днями, я надеялся, что что-то изменится к лучшему, но дела мои становились все хуже и хуже. Разговоры пошли уже о Сантане. В одной статейке было написано, что у меня есть друзья в полиции. Такое заявление сделал один из полицейских следователей. Он сказал, что я каждую неделю играл в футбол за сборную команду полиции. Это правда. Еще он сказал, что я пользовался полицейской машиной, когда выезжал на операции. Тоже правда. Что Сантана был акционером «Альфы». И это правда. Сам Сантана все отрицал. Я знаком с этим субъектом, но у нас никогда не было общих дел. Мне это не понравилось, что еще за новости? Это меня он назвал субъектом? На себя бы посмотрел лучше! Еще следователь сказал, что когда я разбил машину, то заставил оплатить ее ремонт бизнесменов и предпринимателей, живущих в нашем районе. А вот это вранье. Я не бил свою машину, я просто попросил покрасить ее, предприниматели взяли это на себя, с такой формулировкой я готов согласиться.
После всех этих обвинений я перестал читать газеты. Однако я по-прежнему покупал их, и в гостиной уже выросла целая гора. Я понял, что лучше уж ни о чем не знать.
Господи, дни тянулись так медленно, как будто кто-то привинтил солнце к небу. Я впал в самую настоящую депрессию, лучше бы я скрылся где-нибудь в другом месте, каждый раз, как я оказываюсь за городом, у меня возникает желание наложить на себя руки. Ни голубое небо, ни зелень, ни цветы не в состоянии были хоть немного отвлечь меня. Коровы, особенно их взгляд, навевает на меня смертельную тоску. Я мог бы спрятаться где-нибудь на берегу моря, пляж, волны, девушки, морской прибой – все-таки это лучше. Сельская жизнь – ханжеская жизнь. Ты смотришь сквозь открытое окно, как фермеры щедро угощают кукурузным хлебом прохожих, и не веришь, что они это делают с искренним чувством. Человек – гнусное существо. Некоторое облегчение приносила мне только выпивка. Или сон. Во сне я видел Эрику. И Саманту. Я разработал специальную технику, чтобы видеть их во сне. Я повторял их имена не менее трех часов подряд, не останавливаясь ни на секунду. Это срабатывало. Однажды мне приснилось, что у меня отпуск и мы плывем все трое на корабле, чтобы отдохнуть на Карибах. В другой раз мне приснилось, что Эрика позвонила, я хочу вернуться, сказала она, я люблю тебя. Возвращайся, ответил я. Проснулся я там же, где и уснул, в одиночестве.
Смотреть телевизор и мыться, сидя в ванной, – вот то немногое, что мне было доступно. Иногда я принимался ходить по дому, повторяя вслух Эрика, Эрика, Эрика.
Однажды я не выдержал и позвонил в «Альфу», от Эрики есть новости? спросил я. Телефон прослушивается, ответила Фатима. Я положил трубку. Молодец девчонка!
Не знаю точно, сколько я так просидел, должно быть, неделю.
Как-то ночью я услышал шум подъехавшей машины. Я похолодел. Мой пистолет лежал на шкафу, но я был не в силах даже протянуть руку, чтобы взять его. Я забрался под кровать, на большее меня не хватило.
Кто-то вошел в гостиную. Шаги на лестнице. Внезапно в комнате, где я прятался, включили свет. Ботинки, я узнал ботинки Сантаны. Майкел, сказал он, нам надо поговорить.
Я все еще лежал под кроватью.
Мне позвонил сосед, он сказал, что в моем доме кто-то есть. Твое счастье, что он не позвонил в полицию.
Я вылез из-под кровати. Мне было стыдно. Мужчины так не поступают, наверное. А мне пришлось. Моя футболка была все грязная от пыли. Я отряхнулся.
Положение твое, сказал Сантана, тяжелое. Даже очень тяжелое. На тебя ополчились защитники прав человека, епископы, кардиналы, вся эта компания. А компания эта, скажу я тебе, имеет вес, и шуметь они умеют по-крупному. Министр безопасности захлебывается собственной слюной от ярости. Могу представить, какую нахлобучку он получил от губернатора. Потому что губернатор, если бы смог, пристрелил бы тебя собственными руками. Раньше ты ему был j^o лампочки. Он, наверное, даже симпатизировал тебе, ты приносил пользу, так он, должно быть, рассуждал. Но теперь министр юстиции, пользуясь епископами, кардиналами и всем этим цирком, который развернулся в прессе, решил вставить пистон губернатору и пообещал подключить к этому делу сотрудников Федерального управления полиции. Так что дела твои, мягко говоря, хреновые. Ты оказался между молотом и наковальней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61