..
– Довольно, Филип. Проходи и давай выпьем, – говорю я, закуривая. – А потом ты, может, наконец объяснишь мне, что я такого сделал.
Филип смотрит на меня с недоверием.
– Я пальцем тебя не трону, Фил. Просто хочу понять, что происходит. Проходи, обо всем поговорим. Послушаешь, как сложившаяся ситуация видится мне. Может, я ни в чем и не виноват?
– Ладно, только не выкидывай никаких фокусов.
– Филип, по-моему, это ты явился сюда, желая что-то выкинуть. Скажу тебе откровенно, меня сегодняшний день окончательно вымотал. Проходи.
Филип следует за мной в гостиную, а я подумываю, не треснуть ли ему и впрямь разок-другой по башке. Но отказываюсь от этой затеи. Сейчас для меня главное – выбраться из этого дерьма, а не поколотить какого-нибудь дегенерата. Врезать ему я смогу и позднее.
– Итак, – говорю я, наливая для него скотч в одну из кружек «Арсенал». – Расскажи, почему все так сильно расстроены?
– Только не пытайся нас дурачить, Бекс. Всем известно, что это был ты.
– О чем это ты?
– Принимаешь нас всех за полоумных? Думаешь, мы поверим, что это не твоих рук дело? – спрашивает он, отхлебнув из кружки.
– Какое еще дело?
– Неужели твое бесстыдство действительно не имеет границ?
Чувствуя, что сыт по горло дебильными играми, я хватаю со стола бутылку, приподнимаю так, словно намереваюсь долбануть ею по котелку своего гостя, и реву:
– Филип, если ты сейчас же не расскажешь мне, в чем дело, я разобью эту склянку о твою голову!
Филип накладывает в штаны, вскидывает руки в бесполезной попытке защититься, роняя мою кружку. Она падает на пол, ручка отбивается.
– Я предупреждаю тебя, Филип. Моему терпению настал предел.
– Ты ограбил маму с папой, – лопочет он.
– Что-что?
– Ты обворовал дом мамы и папы.
У Филипа есть одна привычка, которая изрядно действует мне на нервы. Он называет своих предков мамой и папой даже когда разговаривает с посторонними людьми.
Неожиданно все становится на свои места. Я понимаю, почему все, с кем я разговаривал сегодня, смотрели на меня волком.
– Ах вот оно что, – произношу я. – Значит, ваших стариков обчистили, и вы считаете, что это сделал я?
– Это был ты, – утверждает Филип.
– Не тупи, Фил! Для чего бы мне такое понадобилось?
– Не знаю, но ведь ты именно подобными вещами занимаешься.
Я наклоняюсь, поднимаю кружку и протягиваю ее Филипу. Тот долго колеблется, как собака, которую слишком часто колотили палкой, но потом все же берет ее. Я опять наливаю ему скотч и ставлю бутылку на стол.
– Ну спасибо! Значит, вы полагаете, я способен на такое? Обчистить предков собственной подруги? Большое вам спасибо!
– Мы все знаем, что это сделал ты, Бекс.
– Вы уверены? На сто процентов? Тогда подавайте на меня в суд. Встретимся в зале заседаний.
Я отпиваю скотч и погружаюсь в раздумья. Филип начинает рассказывать, как сильно опечалилась после грабежа его мама, как она плакала целых три дня, как их старик собирался пристрелить меня и так далее, и тому подобное.
– Это был не я, – говорю я, но он наотрез отказывается мне верить. – Хорошо, когда произошло ограбление?
– О, Бекс, даже не старайся...
– Нет, ты ответь, ответь, когда их ограбили?
Филип смотрит на меня и качает головой. Потом ставит на стол кружку, поднимается и направляется к двери.
– Ты сам прекрасно знаешь, когда это случилось, играть с тобой в игры у меня нет желания. Ты мерзавец, Бекс, законченный мерзавец.
С этими словами он уходит.
Вот таким вот образом они запятнали мое доброе имя.
Я дважды звоню Мал, по-разному изменяя голос, но папаша не подзывает ее к телефону. По словам Филипа, она провела в их доме целую неделю, все это время утешала свою мамочку. Из того, что Фил мне рассказал, я понял, что пострадали они действительно серьезно. Кто-то не просто обчистил, а перевернул их дом вверх дном – порезал одежду, повключал краны в ванных на втором этаже, написал «Доместосом» на ковре слово ДЕРЬМО и помочился в холодильник.
Не похоже на работу профессионала.
Я говорю ребятам, что щедро напою того, кто найдет поиздевавшихся над Джоан и Тони ублюдков. У меня в этом городе очень много знакомых, я знаю по нескольку парней из каждой пивнушки. Если эти подонки – местные, я обязательно выясню, кто они.
На подобные выходки способны только дети или полные отморозки. И те, и другие не умеют держать язык за зубами. А слухи расползаются по небольшим городам с поразительной скоростью.
Я выясню, кто они. Рано или поздно, но обязательно выясню.
Крис издает еще один вопль и сжимается в комок, когда Олли опять «угощает» его пинком в ребра.
– Простите, простите, я не... А-а-а-й! Этот удар он получает от меня.
– Ублюдок! – ору я. – Чертов ублюдок!
– Подожди! Пожалуйста, подожди! – вопит Крис, когда Олли рывком переворачивает его на спину и целит ногой ему в яйца. – Н-е-е-е-е-е-т!
Народ следит за нашей расправой с Крисом из окон, некоторые ребята даже вышли из кабака и стоят на тротуаре. Никто не пытается нас остановить, даже друзья Криса.
– Пожалуйста, Бекс, пожалуйста! Я ведь не знал, я не знал! Пожалуйста! Прости, прости меня!
Олли хватает Криса за волосы и отрывает его башку от земли.
– Дерьмо собачье, понял, кто ты?
– Понял, понял, – тараторит Крис. – Дерьмо собачье. Олли заставляет его повторить эти слова перед толпой зрителей еще и еще раз.
– Я дерьмо собачье, я дерьмо собачье.
Ужасно, когда столь молодые пацаны не могут даже наказание перенести хоть с каплей достоинства. Даже начинаешь чувствовать себя виноватым.
– Пожалуйста, Бекс, прости меня, я дерьмо собачье, – скулит Крис, получив от меня еще один удар.
– ГАДЕНЫШ! Ты доставил мне массу проблем, – говорю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71