Некоторое время мы выпиваем молча, потом я говорю, что запись на кассете премерзкая и что того парня, которого мы ограбили, следует вздернуть или сжечь заживо и все такое. Затем спрашиваю у Электрика, зачем он мне позвонил.
– Хотел, чтобы ты забрал эту кассету.
– Не легче было просто выбросить ее?
– Послушай, ведь это вы притащили мне эту пакость, вы должны и забрать. Не хватало только, чтобы мусорщик достал ее из моего мусорного бака и отнес в полицию.
Электрик отпивает водки и жестом показывает, чтобы я уматывал.
– А мне что прикажешь с ней делать? – спрашиваю я.
– Не знаю, главное – забери ее.
Я достаю кассету из видака, кладу к себе в карман и поворачиваюсь к двери.
– Кстати, Карл, прости, что поколотил тебя, – говорю я через плечо.
Электрик, лицо которого начинает опухать, машет рукой. Я воспринимаю это как «нет проблем», хотя подозреваю, что он вложил в свой жест иной смысл.
Я еду назад домой и подумываю, не вышвырнуть ли мне эту мерзость в окно. Но меня останавливает боязнь, что кто-то заметит, как я это делаю, запомнит номера моей машины и позвонит в полицию. Потом, когда кассету просмотрят (на ней, кстати, есть отпечатки моих пальцев), подумают, что всей этой гадостью занимаюсь я, и... и... От таких мыслей у меня башка пухнет. Но главная причина, по которой я не хочу раньше времени отделываться от кассеты, это, наверное, нежелание оставлять в покое того типа, которого мы ограбили.
Я уже придумал, как поступлю. Пошлю кассету Соболю, естественно, анонимно, с указанием адреса, по которому я ее нашел.
Только не поймите меня неправильно. Я не стукач, никогда им не был и не собираюсь становиться. Ни на кого из своих ребят я никогда в жизни не донесу. Но спокойно мириться с тем, чем занимается этот ненормальный – которого следует вздернуть или сжечь заживо, – не могу. Если я выполню то, что задумал, то окажу услугу всему миру. Любой уважающий себя взломщик, грабитель, вор, я уверен, согласился бы со мной.
Я не стукач, я человек.
Меня бесит, когда так называемые законопослушные граждане приравнивают нас – честных и порядочных преступников, подобных мне, – ко всяким там извращенцам.
«Как все эти бесчувственные гады – грабители, насильники, убийцы», слышишь тут и там. Мне обидно за всех воров. Кража, по сути дела, – это просто кража. На воровство идешь вовсе не потому, что у тебя не в порядке с головой, а просто таким образом ты зарабатываешь себе на жизнь. К тому же воруют в меньшей или большей степени – взгляните правде в глаза – все люди без исключения. Те, кто насилует женщин и детей, творят настоящее зло, вот их-то и надо вздергивать, сжигать заживо, отсекать им руки и так далее.
Адвокаты же частенько из кожи вон лезут, пытаясь облегчить участь подобных ублюдков.
– Они больны, мы должны им помочь.
А кому, черт возьми, есть дело до их болезни? Жаждете помочь этим скотам – подготовьте для них петлю или кострище. Я, например, считаю, что в тот момент, когда причиняют какому-то малышу страдание, они автоматически лишаются права жить.
Ни один из наших чутких либералов ни разу не высказался в защиту бедных воров, которые даже пары приличных туфель-то не в состоянии себе купить. А ведь «вылечить» нашего брата совсем несложно: дайте нам денег, и мы никогда никого больше не ограбим. Конечно, сумма нам потребуется немалая, но если сравнить ее с теми средствами, которые уходят на разные судебные разбирательства и содержание людей в тюрьме, вы поймете, что она не так уж и велика.
В общем, извращенцам – смерть, ворам – свободу. Вот это, на мой взгляд, будет справедливо.
Через несколько недель мы с Олли опять везем Электрику украденную в очередном доме аппаратуру. Но его магазин закрыт. Я иду в закусочную напротив и спрашиваю у парня за стойкой, что произошло, и он сообщает, что Электрика арестовали.
– Наверное, продал кому-то оружие, из которого впоследствии убили человека.
Пару месяцев спустя Электрика на пятнадцать лет упекли за решетку по обвинению в незаконном пользовании огнестрельным оружием, пребывании в сговоре с грабителями, торговле краденым и так далее.
Пятнадцать лет жрать кашу! В его-то возрасте! Бедный Электрик. Выбраться на волю ему, по-моему, уже не суждено. Разве только в деревянном ящике.
Это справедливо?
Это все чушь собачья.

22
Не для показухи

Дождь льет как из ведра, а я страшно замерз. Олли должен был явиться пятнадцать минут назад, и я, как последний дурак, понадеялся, что так оно и будет.
Он всегда так поступает. Мы договорились встретиться с ним сегодня именно в этом месте. Я приехал вовремя, а его, как обычно, нет. Я болтаюсь по улице как дерьмо в проруби, задаваясь одним и тем же вопросом: неужели ему было так трудно появиться здесь в назначенный час?
Я не понимаю его, честное слово, не понимаю. На хрена ему понадобилось договариваться со мной о встрече в определенный час, если он заранее знал, что не сможет на эту встречу прийти? Почему, ожидая этого гада, я должен тратить впустую столько времени, подпирать столбы, то и дело поглядывать на часы, смотреть, будто потерявшийся щенок, в ту сторону, откуда он, возможно, все же явится? Ладно бы такое случилось с ним впервые, по тем или иным причинам любой человек может куда-то опоздать. Этот же придурок опаздывает каждый раз, да еще и как опаздывает!
Однажды мы вместе должны были встретиться с ним с одним парнем, и я видел, как он «спешил» на встречу. До последнего пялился в телек, пытался жонглировать апельсинами, а о том, что пора собираться, чтобы выйти заранее и не опоздать, даже не думал. Я сто раз напомнил ему, что времени остается совсем мало, сто раз повторил, что мы не успеем явиться в назначенное место тогда, когда должны, – все без толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71