Когда меня задерживали, я был трезв как стеклышко, а судить меня собираются за то, что я совершил именно в тот вечер, а не сегодня. При чем здесь нелюбовь судьи к спиртному?
Я думал обо всем этом как раз в тот момент, когда зачитывалось мое дело. Думал и смотрел на того самодовольного сухопарого придурка, производящего впечатление тупицы, а еще представлял себе, как он внутренне радуется от того, что наделен властью над этой грязной толпой. Так и подмывало подойти к нему и врезать по заносчивой, идиотской харе, а потом еще, еще, еще и еще разок, пока он не одуреет от боли и стыда. Кретин! Естественно, я сознавал, что ничего подобного никогда не сделаю, а высказать свои мысли вслух смогу лишь за пинтой пива в кабаке.
Двадцать минут спустя меня отпустили.
Зверю же в тот день досталось немало. Его приговорили аж к двум месяцам заключения. Вернее, это был лишь первоначальный приговор. Все дело в том, что в тот момент, когда тюремщики повели его из зала, он заорал его чести: «Кстати, с Рождеством тебя, чертов болван!» (все происходило как раз накануне Рождества, декабря двадцатого). Магистрат приказал вернуть Зверя на место и за неуважение к суду накинул к сроку еще месяц.
Зверь завозмущался:
– Что? А это, черт возьми, еще за что?
Но здесь – как бы преданно я ни стоял на его стороне – даже я его не поддерживаю. Зверь сам на это напросился.
В первые пару раз, когда меня вызывали в суд (в Винчестерский королевский по обвинению в ночных кражах со взломом), я, по сути дела, был еще мальчишкой, и меня сопровождали предки. Мамаша, собственно, приходила со мной только для того, чтобы разыграть перед собравшейся публикой страдалицу – пореветь, якобы со стыда. А старик, которого в эти дни отпускали с работы, сидел в зале заседания с таким видом, будто все, что происходит, его никоим образом не касается, будто у него законный выходной и он в опере.
Во время перерыва мы с ним, мамашей, Олли и его отцом идем в кафе.
– Очень интересное дело об изнасиловании, – говорит мой старик, вспоминая о придурочном водителе грузовика, изнасиловавшем в прошлом октябре девчонку. – Какой позор! А девушка такая красивая!
Наверное, и тому водиле она приглянулась, думаю я. Интересно, считался ли бы его поступок меньшим позором, если бы в качестве жертвы он выбрал какую-нибудь старую уродливую кубышку?
В общем, мой папаша пропустил мимо ушей все, что касалось в суде меня. Все его мысли в тот день были сосредоточены на насильнике, загремевшем в тюрягу на восемь лет (по моему мнению, слишком ненадолго).
А меня приговорили тогда к общественным работам. Мое первое наказание. Кстати, некоторые из парней, которых я считал друзьями, поняв, что влип я конкретно, решили тут же от меня отказаться.
– Эй ты, мерзавец! Мы больше не желаем тебя знать, – заявили они мне тогда.
Ублюдки. Уверен: если бы на следующий день я получил Нобелевскую премию или Оскара, эти гады первыми прискакали бы попросить у меня в долг.
Вообще я не очень-то хотел, чтобы они шли со мной в суд. В первую очередь потому что со мной была мамаша. Разве разберешься с этими скотами, когда она стоит у тебя под боком вся в соплях и слезах?
Как-то раз я встретился в суде даже с Терри. Произошло это еще до того, как мы вместе пошли с ним на дело – того случая я никак не могу себе простить. Гад! Гад!
– А вы что здесь делаете? – спрашивает он у нас с Олли.
– Нарушили общественное спокойствие. Думаем, получим сто часов.
– Что?
– Мы считаем, что нас приговорят часам к ста общественных работ, – объясняю я. – А ты что здесь забыл?
– А меня задержали за шины с изношенным протектором. Мы с Олли переглядываемся.
– Шины с изношенным протектором? В суд за это не вызывают! Такие вопросы урегулируются на месте.
– Вообще-то да, но мне сказали, я должен сюда явиться, потому что заявил, что ни в чем не виновен.
– Не виновен? Олли ржет.
Как можно делать заявление о невиновности, когда вопрос поднимается об изношенных протекторах на шинах? Если в момент задержания они у тебя действительно изношены, это факт. Вот ведь долбанутый! Если бы он не выступал, то прямо на месте заплатил бы сорок фунтов штрафа, что в его положении было просто неизбежно, раз уж копы выписали квитанцию. Вместо этого наш герой, заявивший, что он ни в чем не виновен, заплатил сто двадцать фунтов штрафа, что в принципе вполне справедливо, ведь на него пришлось потратить уйму времени.
Сначала я подумал было: Терри что-то замыслил, у него есть какой-то план. Но, как оказалось, ничего он не замыслил, просто стоял в суде и на любой заданный ему вопрос талдычил:
– Они были не изношенными.
Мы с Олли классно на том суде повеселились. Ничего более смешного я не видел, наверное, никогда в жизни. Даже пристав во время этого дурацкого разбирательства держался за живот. Терри сам на это напросился. Сам. Придурок!
Ах да, я забыл рассказать, что в тот день мы с Олли покурили анаши прямо в здании суда, в сортире. Иногда – отнюдь не регулярно – мы балуемся травкой, так, по особым случаям.
Терри до того момента ни разу в жизни не пробовал конопли и не попробовал бы, если бы мы не запели "Только скажи «нет». Но, затянувшись разок-другой, наш герой уже завел речь о том, что он непременно начнет заниматься распространением травы.
– Нет, я серьезно, ребята. Приступлю к делу уже сегодня вечером.
Естественно, ни к какому делу он не приступил. Я не понимаю, почему взял его тогда с собой в тот дом, честное слово, не понимаю.
Я отворачиваюсь, и в этот момент Мэл опять пытается расправить мой галстук. Я подаюсь назад и говорю ей оставить меня в покое.
– Пойду попрошу приготовить мне стаканчик сока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71